Указом Президента Российской Федерации 2023 год объявлен Годом педагога и наставника. Редакция портала «Культура Петербурга» встретилась с заслуженным артистом Российской Федерации, главным режиссёром СПб ГБУК «Петербург-Концерт», художественным руководителем Санкт-Петербургского государственного музыкально-драматического театра «АРТ», заведующим кафедрой эстрадного искусства и музыкального театра ФГБОУ ВО «Российский государственный институт сценических искусств» Александром Борисовичем Исаковым.
Мы поговорили о тонкостях актерского ремесла, о профессионализме мэтров театральной режиссуры, проблеме одного ампула. А также обсудили театральные суеверия, проблемы молодежи, выбравшей своим путем актерство. И, кроме того, дадим будущим абитуриентам «ключики», как стать студентом курса Исакова.
- Александр Борисович, в юности Вы проявляли незаурядные математические способности.
- Действительно, это правда. Я, как ни странно, очень любил геометрию — у меня был замечательный педагог. Она всегда очень тепло относилась к ученикам, а мы отвечали ей взаимностью. Поэтому прийти на урок, не зная предмета, было постыдно. Однако я всегда шел «вкруговую»: не мог я доказывать теоремы, что говорится, в лоб, по-простому. Точные науки я любил, но это все же не мое.
- Вы с детства знали, что свяжете свою жизнь с театром?
- Мои родители — артисты эстрады, так что с трехлетнего возраста я рос за кулисами, наблюдая за происходящим. Ребенок, отравленный сценой, — это уже диагноз.
- Актерство передается, как говорится, на генном уровне? Или его можно «воспитать»?
- Бывает по-разному. Все же в самом начале кто-то же начал актерскую профессию, там еще не было «генного уровня». Опираясь на мой опыт, есть очень талантливые актеры без театрального прошло у кого-то из родственников, а бывает и наоборот. Дети, выросшие в театре, впитавшие в себя эту культуру с малых лет, те, кто знаком с ее трудностями, все же выбирают актерскую стезю. Эта профессия не такая красивая, как может показаться на первый взгляд.
- Какой человек никогда не сможет стать актером, даже обладая выдающимся талантом и блестящим образованием?
- Ленивый. Для этой профессии необходима фантастическая работоспособность. Только так при маленьком даровании можно вырастить большого артиста. А при огромном даровании и маленькой работоспособности ничего не получится.
- Знаете, я сейчас наблюдаю тенденцию, когда в актеры идут люди без соответствующего образования. Такие примеры есть в кинематографе. Возможно ли быть актером без образования?
- Извините, но для меня это не актеры. Таких людей используют просто как фактуру, а актерская профессия — более глубокая и сложная. И вершин в ней достигают немногие. Да, стремиться к этой вершине нужно, но достигают ее единицы. Такие, как Евгений Евстигнеев, Евгений Леонов, Павел Луспекаев, а из современных, на мой взгляд, Константин Хабенский, Евгений Миронов, Владимир Машков.
- Вы работали с такими деятелями искусств, как Рубен Агамирзян, Александр Белинский, Исаак Штокбант и Игорь Владимиров. Чему Вы научились у мэтров?
- Рубен Сергеевич Агамирзян — мой педагог. Я учился у него четыре года на актерском факультете. Рубен Сергеевич уделял нам очень много внимания, но также были и другие прекрасные менторы, например Владимир Афанасьевич Малыщицкий.
Со второго курса Агамирзян стал давать нам роли, а до этого мы участвовали в массовке. Когда я решил заняться режиссурой, то зашел к мэтру со словами, что хочу попробовать себя в этом деле. Посмотрев на меня, он ответил: рано тебе еще, молод слишком. Тогда я сказал, что буду ходить на репетиции и задавать Вам глупые вопросы. После этого на протяжении восьми лет, в свободное от сцены время, я приходил в зал и смотрел на его работу. Это мои восемь лет за спиной мастера, моего учителя.
- Почему для себя в качестве драматургии выбрали трагикомедию?
- Знаете, возраст уже соответствует драматургии. В начале своего творческого пути я больше ставил комедии: мне хотелось развеселить людей, доставить им радость. И смеяться, но, в первую очередь, над собой. Знаете, как говорится, сколько бы я не ставил Еврипида — все равно будет смешно. Но с возрастом приходит понимание, что не так все смешно, но даже в самые трудные времена смех — лекарство.
- Мы с дочерью были на всех детских спектаклях в Театре «АРТ». При всей ее кипучей энергии и неусидчивости, сидела она, что называется, затаив дыхание. Озорно и неподдельно смеялась над шутками актеров в спектакле «Бременские музыканты», с любопытством наблюдала за театром теней в «Алисе в стране чудес» и гордо вышла со спектакля «Золушка», где ей примеряли туфельку, что, мол, ничего, мама, я еще подрасту, и туфелька будет моя. Однажды мы видели маленькую девочку, которая никак не хотела уходить из зрительного зала, заливаясь горючими слезами и требуя показать еще один спектакль. Как Вы пришли к постановкам для детской аудитории? Дети вообще, на мой, взгляд, сложная публика — они очень остро чувствую абсолютно все.
- (Улыбается; прим. редактора) Это правда — детей обмануть нельзя. Если в общении со взрослым можно слукавить, то с детьми нет: они как слышат, как чувствуют, так и реагируют. Для нас играть детские спектакли куда более ответственно, чем взрослые, хотя, конечно, мы стараемся в любом случае. Если ощущения от первого похода в театр у ребенка будут отрицательные, то он еще не скоро вернется опять. Театр передает ту самую положительную энергию, которая существует между актерами и зрительным залом — в этом и вся его суть.
- А как создать ту самую энергетику, чтобы «театр» был и в зрительном зале, и на сцене?
- Театр он ни на сцене, ни в зале — он между — это соприкосновение. Очень важна музыкальная драматургия и драматургия спектакля в целом. Если все это сходится с внутренним ощущением актеров, то можно что-то передать зрителю, а главное, получить эмоциональное возвращение из зала: в реакции, в аплодисментах, в смехе, в тишине. Если зритель внимательно наблюдает за действом, а не смотрит на часы или не ищет номерок от гардероба в своей сумочке — ради этого мы и работаем.
- На Ваш взгляд, что дороже — смех или слезы?
- Тишина, а уже слезы или смех — это эмоциональное разрешение, когда они поняли всю суть происходящего, когда они там, на сцене, вместе с актерами — это самое важное для меня.
- После спектаклей обсуждаете с актерами постановки: вот тут не хватило драматургии, а тут артист не «дожал», а здесь было чересчур?
- Да, конечно, но это происходит не после каждого спектакля. Иногда нужно все же давать артистам свободу. Я помню свои эмоции, когда выходил на сцену, понимал, что в зале Рубен Сергеевич. И сразу зажимался. Идеальных спектаклей не бывает — в этом и прелесть: каждый раз с нуля ты пытаешься «взять» зрителя.
- То есть для Вас суть театра в покорении «зрительской вершины» отдачи?
- Да, чтобы зритель начал сопереживать: от сознательного — к подсознательному. Лучше всего на эмоции воздействует музыка, а вот текст — на разум.
- Как Вы пришли к педагогике?
- В 1996, когда я был главным режиссером в Театре им. В.Ф. Комиссаржевской, заведующий кафедрой музыкального театра РГИСИ Игорь Алексеевич Богданов предложил мне набрать курс. Тогда я уже понимал, что сцене всегда необходимо молодое пополнение, а если это и еще твои ученики — еще лучше. Решил рискнуть. И вот Игорь Алексеевич оказался прозорливым — я стал педагогом.
- С чем Вам приходится сталкиваться при работе с молодым поколением?
- С тем, что я от них становлюсь дальше и дальше. Каждый последующий набор настораживает все больше. И здесь не последнюю роль играет влияние компьютеров, телефонов, социальных сетей и Интернета в целом. Это все нужно и хорошо, но как вспомогательное, а они, к сожалению, уходят туда всецело, переставая общаться глаза в глаза.
- Самое трудное в этой ситуации вытянуть из них «живое»?
- Да. Еще в общей массе молодежь стала цинична, не вся, конечно, но большинство. И еще она перестала читать совсем, ограничиваясь прочтением краткого пересказа произведения в телефоне. А когда ты читаешь, то учишься сопереживать, включаешься в происходящее. Требуется время, чтобы «развить» в них душу. Когда я набираю курс, то сразу даю задание к прочтению, а ровно 1 сентября, без шуток, я буду спрашивать пересказ. И я спрашиваю. А как? Они же молодые люди, а актерская профессия подразумевает под собой личный опыт, которого, в силу возраста, у них еще нет. Тогда это опосредованный опыт, который можно получить только из книг. Да, есть, кино, но это не то — там заведомо есть визуальный ряд без возможности развивать воображение. Я люблю книги.
- Поделитесь, пожалуйста, какие произведения Ваши любимые?
- На сегодняшний день для меня номер один по драматургии и прозе — Эрик-Эмманюэль Шмитт. Гениальный писатель: удивительные романы и рассказы, потрясающие пьесы. Если говорить о наших авторах, то мне нравятся рассказы Эдуарда Степановича Кочергина. Мои любимые — «Ангелова кукла. Рассказы рисовального человека» и «Крещенные крестами». Эдуард Степанович оказался не только гениальным художником (Кочергин Эдуард Степанович — российский театральный художник, писатель, главный художник БДТ им. Г.А. Товстоногова; прим. редактора), но и замечательным писателем. Удивительная литература.
- А Вам присылают свои пьесы?
- Да. Раньше присылали больше, чем сейчас. Были случаи, что по присланным пьесам я ставил спектакли, например, замечательная пьеса Инги Горучаевой и Петра Хотяновского «Мистификатор». Она меня так потрясла, что я поставил ее на сцене Комиссаржевки. Но это было уже больше 20 лет назад.
- Актриса Евгения Глотова в спектакле «Безымянная звезда» играет лиричную роль Моны, а уже в «Бременских музыкантах» капризную и непокорную принцессу, а в «Собачьей жизни» — непонятную и порой раздражительную Кейт. Или актриса Вера Егорова — прирожденный комик. Такие роли она играет почти во всех спектаклях. Скажите, пожалуйста, а актер одного амплуа — это стечение обстоятельств, немалую роль в котором сыграет режиссер? Или это решение актера?
- Действительно, можно попасть в сети амплуа, но из этой паутины надо срочно выбираться. И это, в первую очередь, задача самого актера. Режиссерам удобно, когда актер умеет делать что-то одно очень хорошо. Происходит ситуация, мол, а, раз ты умеешь, то давай иди и делай. Своих актеров я стараюсь постоянно «бросать» в разные роли и жанры. Например, в будущем спектакле по Федору Достоевскому «Дядюшкин сон» Евгения Глотова будет играть не Зинаиду, как казалось бы, а Марью Александровну Москалеву. И Вера Егорова тоже будет играть эту же роль. Это будут две абсолютно разных Марьи Александровны, но, мне кажется, что обе актрисы уже доросли до этого. Как раз в таком случае истории с одним амплуа не будет.
Замечательный актер Евгений Павлович Леонов поначалу воспринимался как комик, хотя он невероятно глубокий актер. Вы видели его в кинофильме Фетина «Донская повесть»? А как он играл в «Поминальной молитве». Андрею Миронову, к сожалению, в этом плане повезло меньше — его все воспринимали в основном, как комедийного и легкого актера.
- А Георгий Михайлович Вицин — невероятно глубокий актер, но все мы знаем его по ролям в комедийном жанре.
- Да, невероятно талантливый, тонкий и драматичный актер и человек. К сожалению, я видел его только в кино. И таких примеров много. Некоторым актерам удается вырваться из одного амплуа. Например, Юрий Владимирович Никулин. Да, комик и талантливый клоун, но его роли Кузьмы Иорданова в фильме «Когда деревья были большими», Василия Лопатина «В двадцать дней без войны» или фильме «Они сражались за Родину» цепляют, как говорится, за живое. Всех этих актеров объединяет жизненный опыт! Ведь актерская профессия, как я уже говорил, она не для печати, она не такая красивая, как кажется. Чтобы стать профессионалом, ты начинаешь следить за своими реакциями в самый трагичные моменты жизни, чтобы потом использовать и возобновить на сцене.
- Вам больше нравится работать с пластичными актерами или острохарактерными?
- С талантливыми. Актер должен быть одновременно и пластичным, и характерным. Для меня театр — это актер. Главная задача режиссера — помочь актеру и не помешать «сделать» роль. Именно поэтому свой театр я назвал «АРТ» — актерско-режиссерское товарищество. В первую очередь актеры — это мои коллеги, и мы вместе создаем спектакль наравне с художниками, музыкальными оформителями. Диктат тут не поможет. Как говорил Георгий Александрович Товстоногов: «Театр — это добровольная диктатура». Но в создании должно быть место творчеству, так называемый «актерский коридор». Ты не выставляешь актеру тоненькую линию для движения, а ставишь стены, где есть большая возможность двигаться от стены до стены.
- Но режиссура — это не всегда про творчество. Это еще и про менеджмент.
- Сегодня режиссура скорее про менеджмент, чем про творчество. К сожалению, этих качеств мне очень не хватает. Но грех жаловаться - зритель приходит.
- Вы — ментор более, чем с 20-летним стажем. В чем Ваш заслуженный педагогический успех?
- Актеры для меня — дети. С ними я каждый раз прохожу все заново: «петелька-крючочек». Я стараюсь сесть с ними за одну парту, мы учимся друг у друга.
- Что нужно сделать абитуриенту, чтобы стать студентом курса Александра Исакова? Как среди волнения разглядеть талант?
- В музыкальном театре, конечно, к счастью, есть свои критерии: чисто петь, чувствовать ритм и быть пластичным. Но меня больше интересует не абитуриент в момент чтения или пения, а что творится с ним в перерывах между — паузы, в них есть то самое, живое, на чем они иногда «прокалываются». Для меня важен сам момент переключения. На всех своих наборах курса я проходил с ними все сам — от консультаций до третьего тура.
- Есть ли у Ваших студентов нерушимые правила?
- Нерушимые? Не врать! Если что- то натворили, то рассказать, признаться. Я не терплю лжи. Для меня очень важна этика поведения — если ты пытаешься говорить о чем-то светлом и добром, а сам делаешь такие вещи, то ты неискренен. Я учу их тому, что сцена — единственное место, где вы можете быть искренними, за это будут аплодировать, а если будете такими в жизни — вам могут наплевать в душу.
- Придерживаетесь ли Вы театральных суеверий?
- Как же без них. Если я случайно уроню пьесу на пол, то сразу сяду на нее. Уронить сценарий — к провалу. Этому я научился у Рубена Сергеевича. Перед выходом на сцену мы с актерами говорим: раз, два, три, с Богом. Это помогает сконцентрировать общую энергию.
- Могли бы Вы посоветовать нашим читателям как сконцентрировать ту самую энергию, выступая на сцене или в бытность спикера перед большим числом людей?
- Это приходит только с опытом. Первый раз будет именно так: руки мокрые и холодные, тело пробирает дрожь волнения, а голос предательски дрожит и пищит. Вспоминая свой первый выход на сцену, — это был кошмар. Именно из-за зажима: слепят прожектора, горло пересохло, руки начинают трястись, а нога дергаться. Все это просто нужно перебороть. В театре с этим дела обстоят проще — ты уходишь в действие и переключаешься. А если ты теряешься, то твое место не в профессии актера. Это кровавое, потное и нервное ремесло, но это лучшая профессия!
- Вы бы хотели для своей внучки актерской судьбы?
- Нет, точно нет. Я и своей дочери всегда говорил: если ты можешь хоть день прожить без театра, то тогда надо заниматься чем-то другим. Поэтому она пошла на востоковедение, хотя позже все же вернулась в театр в качестве режиссера.
Редакция поздравляет мэтра с прошедшим днем рождения! Александр Борисович, примите наши искренние пожелания крепкого здоровья и творческих успехов!
Мы поговорили о тонкостях актерского ремесла, о профессионализме мэтров театральной режиссуры, проблеме одного ампула. А также обсудили театральные суеверия, проблемы молодежи, выбравшей своим путем актерство. И, кроме того, дадим будущим абитуриентам «ключики», как стать студентом курса Исакова.
- Александр Борисович, в юности Вы проявляли незаурядные математические способности.
- Действительно, это правда. Я, как ни странно, очень любил геометрию — у меня был замечательный педагог. Она всегда очень тепло относилась к ученикам, а мы отвечали ей взаимностью. Поэтому прийти на урок, не зная предмета, было постыдно. Однако я всегда шел «вкруговую»: не мог я доказывать теоремы, что говорится, в лоб, по-простому. Точные науки я любил, но это все же не мое.
- Вы с детства знали, что свяжете свою жизнь с театром?
- Мои родители — артисты эстрады, так что с трехлетнего возраста я рос за кулисами, наблюдая за происходящим. Ребенок, отравленный сценой, — это уже диагноз.
- Актерство передается, как говорится, на генном уровне? Или его можно «воспитать»?
- Бывает по-разному. Все же в самом начале кто-то же начал актерскую профессию, там еще не было «генного уровня». Опираясь на мой опыт, есть очень талантливые актеры без театрального прошло у кого-то из родственников, а бывает и наоборот. Дети, выросшие в театре, впитавшие в себя эту культуру с малых лет, те, кто знаком с ее трудностями, все же выбирают актерскую стезю. Эта профессия не такая красивая, как может показаться на первый взгляд.
- Какой человек никогда не сможет стать актером, даже обладая выдающимся талантом и блестящим образованием?
- Ленивый. Для этой профессии необходима фантастическая работоспособность. Только так при маленьком даровании можно вырастить большого артиста. А при огромном даровании и маленькой работоспособности ничего не получится.
- Знаете, я сейчас наблюдаю тенденцию, когда в актеры идут люди без соответствующего образования. Такие примеры есть в кинематографе. Возможно ли быть актером без образования?
- Извините, но для меня это не актеры. Таких людей используют просто как фактуру, а актерская профессия — более глубокая и сложная. И вершин в ней достигают немногие. Да, стремиться к этой вершине нужно, но достигают ее единицы. Такие, как Евгений Евстигнеев, Евгений Леонов, Павел Луспекаев, а из современных, на мой взгляд, Константин Хабенский, Евгений Миронов, Владимир Машков.
- Вы работали с такими деятелями искусств, как Рубен Агамирзян, Александр Белинский, Исаак Штокбант и Игорь Владимиров. Чему Вы научились у мэтров?
- Рубен Сергеевич Агамирзян — мой педагог. Я учился у него четыре года на актерском факультете. Рубен Сергеевич уделял нам очень много внимания, но также были и другие прекрасные менторы, например Владимир Афанасьевич Малыщицкий.
Со второго курса Агамирзян стал давать нам роли, а до этого мы участвовали в массовке. Когда я решил заняться режиссурой, то зашел к мэтру со словами, что хочу попробовать себя в этом деле. Посмотрев на меня, он ответил: рано тебе еще, молод слишком. Тогда я сказал, что буду ходить на репетиции и задавать Вам глупые вопросы. После этого на протяжении восьми лет, в свободное от сцены время, я приходил в зал и смотрел на его работу. Это мои восемь лет за спиной мастера, моего учителя.
- Почему для себя в качестве драматургии выбрали трагикомедию?
- Знаете, возраст уже соответствует драматургии. В начале своего творческого пути я больше ставил комедии: мне хотелось развеселить людей, доставить им радость. И смеяться, но, в первую очередь, над собой. Знаете, как говорится, сколько бы я не ставил Еврипида — все равно будет смешно. Но с возрастом приходит понимание, что не так все смешно, но даже в самые трудные времена смех — лекарство.
- Мы с дочерью были на всех детских спектаклях в Театре «АРТ». При всей ее кипучей энергии и неусидчивости, сидела она, что называется, затаив дыхание. Озорно и неподдельно смеялась над шутками актеров в спектакле «Бременские музыканты», с любопытством наблюдала за театром теней в «Алисе в стране чудес» и гордо вышла со спектакля «Золушка», где ей примеряли туфельку, что, мол, ничего, мама, я еще подрасту, и туфелька будет моя. Однажды мы видели маленькую девочку, которая никак не хотела уходить из зрительного зала, заливаясь горючими слезами и требуя показать еще один спектакль. Как Вы пришли к постановкам для детской аудитории? Дети вообще, на мой, взгляд, сложная публика — они очень остро чувствую абсолютно все.
- (Улыбается; прим. редактора) Это правда — детей обмануть нельзя. Если в общении со взрослым можно слукавить, то с детьми нет: они как слышат, как чувствуют, так и реагируют. Для нас играть детские спектакли куда более ответственно, чем взрослые, хотя, конечно, мы стараемся в любом случае. Если ощущения от первого похода в театр у ребенка будут отрицательные, то он еще не скоро вернется опять. Театр передает ту самую положительную энергию, которая существует между актерами и зрительным залом — в этом и вся его суть.
- А как создать ту самую энергетику, чтобы «театр» был и в зрительном зале, и на сцене?
- Театр он ни на сцене, ни в зале — он между — это соприкосновение. Очень важна музыкальная драматургия и драматургия спектакля в целом. Если все это сходится с внутренним ощущением актеров, то можно что-то передать зрителю, а главное, получить эмоциональное возвращение из зала: в реакции, в аплодисментах, в смехе, в тишине. Если зритель внимательно наблюдает за действом, а не смотрит на часы или не ищет номерок от гардероба в своей сумочке — ради этого мы и работаем.
- На Ваш взгляд, что дороже — смех или слезы?
- Тишина, а уже слезы или смех — это эмоциональное разрешение, когда они поняли всю суть происходящего, когда они там, на сцене, вместе с актерами — это самое важное для меня.
- После спектаклей обсуждаете с актерами постановки: вот тут не хватило драматургии, а тут артист не «дожал», а здесь было чересчур?
- Да, конечно, но это происходит не после каждого спектакля. Иногда нужно все же давать артистам свободу. Я помню свои эмоции, когда выходил на сцену, понимал, что в зале Рубен Сергеевич. И сразу зажимался. Идеальных спектаклей не бывает — в этом и прелесть: каждый раз с нуля ты пытаешься «взять» зрителя.
- То есть для Вас суть театра в покорении «зрительской вершины» отдачи?
- Да, чтобы зритель начал сопереживать: от сознательного — к подсознательному. Лучше всего на эмоции воздействует музыка, а вот текст — на разум.
- Как Вы пришли к педагогике?
- В 1996, когда я был главным режиссером в Театре им. В.Ф. Комиссаржевской, заведующий кафедрой музыкального театра РГИСИ Игорь Алексеевич Богданов предложил мне набрать курс. Тогда я уже понимал, что сцене всегда необходимо молодое пополнение, а если это и еще твои ученики — еще лучше. Решил рискнуть. И вот Игорь Алексеевич оказался прозорливым — я стал педагогом.
- С чем Вам приходится сталкиваться при работе с молодым поколением?
- С тем, что я от них становлюсь дальше и дальше. Каждый последующий набор настораживает все больше. И здесь не последнюю роль играет влияние компьютеров, телефонов, социальных сетей и Интернета в целом. Это все нужно и хорошо, но как вспомогательное, а они, к сожалению, уходят туда всецело, переставая общаться глаза в глаза.
- Самое трудное в этой ситуации вытянуть из них «живое»?
- Да. Еще в общей массе молодежь стала цинична, не вся, конечно, но большинство. И еще она перестала читать совсем, ограничиваясь прочтением краткого пересказа произведения в телефоне. А когда ты читаешь, то учишься сопереживать, включаешься в происходящее. Требуется время, чтобы «развить» в них душу. Когда я набираю курс, то сразу даю задание к прочтению, а ровно 1 сентября, без шуток, я буду спрашивать пересказ. И я спрашиваю. А как? Они же молодые люди, а актерская профессия подразумевает под собой личный опыт, которого, в силу возраста, у них еще нет. Тогда это опосредованный опыт, который можно получить только из книг. Да, есть, кино, но это не то — там заведомо есть визуальный ряд без возможности развивать воображение. Я люблю книги.
- Поделитесь, пожалуйста, какие произведения Ваши любимые?
- На сегодняшний день для меня номер один по драматургии и прозе — Эрик-Эмманюэль Шмитт. Гениальный писатель: удивительные романы и рассказы, потрясающие пьесы. Если говорить о наших авторах, то мне нравятся рассказы Эдуарда Степановича Кочергина. Мои любимые — «Ангелова кукла. Рассказы рисовального человека» и «Крещенные крестами». Эдуард Степанович оказался не только гениальным художником (Кочергин Эдуард Степанович — российский театральный художник, писатель, главный художник БДТ им. Г.А. Товстоногова; прим. редактора), но и замечательным писателем. Удивительная литература.
- А Вам присылают свои пьесы?
- Да. Раньше присылали больше, чем сейчас. Были случаи, что по присланным пьесам я ставил спектакли, например, замечательная пьеса Инги Горучаевой и Петра Хотяновского «Мистификатор». Она меня так потрясла, что я поставил ее на сцене Комиссаржевки. Но это было уже больше 20 лет назад.
- Актриса Евгения Глотова в спектакле «Безымянная звезда» играет лиричную роль Моны, а уже в «Бременских музыкантах» капризную и непокорную принцессу, а в «Собачьей жизни» — непонятную и порой раздражительную Кейт. Или актриса Вера Егорова — прирожденный комик. Такие роли она играет почти во всех спектаклях. Скажите, пожалуйста, а актер одного амплуа — это стечение обстоятельств, немалую роль в котором сыграет режиссер? Или это решение актера?
- Действительно, можно попасть в сети амплуа, но из этой паутины надо срочно выбираться. И это, в первую очередь, задача самого актера. Режиссерам удобно, когда актер умеет делать что-то одно очень хорошо. Происходит ситуация, мол, а, раз ты умеешь, то давай иди и делай. Своих актеров я стараюсь постоянно «бросать» в разные роли и жанры. Например, в будущем спектакле по Федору Достоевскому «Дядюшкин сон» Евгения Глотова будет играть не Зинаиду, как казалось бы, а Марью Александровну Москалеву. И Вера Егорова тоже будет играть эту же роль. Это будут две абсолютно разных Марьи Александровны, но, мне кажется, что обе актрисы уже доросли до этого. Как раз в таком случае истории с одним амплуа не будет.
Замечательный актер Евгений Павлович Леонов поначалу воспринимался как комик, хотя он невероятно глубокий актер. Вы видели его в кинофильме Фетина «Донская повесть»? А как он играл в «Поминальной молитве». Андрею Миронову, к сожалению, в этом плане повезло меньше — его все воспринимали в основном, как комедийного и легкого актера.
- А Георгий Михайлович Вицин — невероятно глубокий актер, но все мы знаем его по ролям в комедийном жанре.
- Да, невероятно талантливый, тонкий и драматичный актер и человек. К сожалению, я видел его только в кино. И таких примеров много. Некоторым актерам удается вырваться из одного амплуа. Например, Юрий Владимирович Никулин. Да, комик и талантливый клоун, но его роли Кузьмы Иорданова в фильме «Когда деревья были большими», Василия Лопатина «В двадцать дней без войны» или фильме «Они сражались за Родину» цепляют, как говорится, за живое. Всех этих актеров объединяет жизненный опыт! Ведь актерская профессия, как я уже говорил, она не для печати, она не такая красивая, как кажется. Чтобы стать профессионалом, ты начинаешь следить за своими реакциями в самый трагичные моменты жизни, чтобы потом использовать и возобновить на сцене.
- Вам больше нравится работать с пластичными актерами или острохарактерными?
- С талантливыми. Актер должен быть одновременно и пластичным, и характерным. Для меня театр — это актер. Главная задача режиссера — помочь актеру и не помешать «сделать» роль. Именно поэтому свой театр я назвал «АРТ» — актерско-режиссерское товарищество. В первую очередь актеры — это мои коллеги, и мы вместе создаем спектакль наравне с художниками, музыкальными оформителями. Диктат тут не поможет. Как говорил Георгий Александрович Товстоногов: «Театр — это добровольная диктатура». Но в создании должно быть место творчеству, так называемый «актерский коридор». Ты не выставляешь актеру тоненькую линию для движения, а ставишь стены, где есть большая возможность двигаться от стены до стены.
- Но режиссура — это не всегда про творчество. Это еще и про менеджмент.
- Сегодня режиссура скорее про менеджмент, чем про творчество. К сожалению, этих качеств мне очень не хватает. Но грех жаловаться - зритель приходит.
- Вы — ментор более, чем с 20-летним стажем. В чем Ваш заслуженный педагогический успех?
- Актеры для меня — дети. С ними я каждый раз прохожу все заново: «петелька-крючочек». Я стараюсь сесть с ними за одну парту, мы учимся друг у друга.
- Что нужно сделать абитуриенту, чтобы стать студентом курса Александра Исакова? Как среди волнения разглядеть талант?
- В музыкальном театре, конечно, к счастью, есть свои критерии: чисто петь, чувствовать ритм и быть пластичным. Но меня больше интересует не абитуриент в момент чтения или пения, а что творится с ним в перерывах между — паузы, в них есть то самое, живое, на чем они иногда «прокалываются». Для меня важен сам момент переключения. На всех своих наборах курса я проходил с ними все сам — от консультаций до третьего тура.
- Есть ли у Ваших студентов нерушимые правила?
- Нерушимые? Не врать! Если что- то натворили, то рассказать, признаться. Я не терплю лжи. Для меня очень важна этика поведения — если ты пытаешься говорить о чем-то светлом и добром, а сам делаешь такие вещи, то ты неискренен. Я учу их тому, что сцена — единственное место, где вы можете быть искренними, за это будут аплодировать, а если будете такими в жизни — вам могут наплевать в душу.
- Придерживаетесь ли Вы театральных суеверий?
- Как же без них. Если я случайно уроню пьесу на пол, то сразу сяду на нее. Уронить сценарий — к провалу. Этому я научился у Рубена Сергеевича. Перед выходом на сцену мы с актерами говорим: раз, два, три, с Богом. Это помогает сконцентрировать общую энергию.
- Могли бы Вы посоветовать нашим читателям как сконцентрировать ту самую энергию, выступая на сцене или в бытность спикера перед большим числом людей?
- Это приходит только с опытом. Первый раз будет именно так: руки мокрые и холодные, тело пробирает дрожь волнения, а голос предательски дрожит и пищит. Вспоминая свой первый выход на сцену, — это был кошмар. Именно из-за зажима: слепят прожектора, горло пересохло, руки начинают трястись, а нога дергаться. Все это просто нужно перебороть. В театре с этим дела обстоят проще — ты уходишь в действие и переключаешься. А если ты теряешься, то твое место не в профессии актера. Это кровавое, потное и нервное ремесло, но это лучшая профессия!
- Вы бы хотели для своей внучки актерской судьбы?
- Нет, точно нет. Я и своей дочери всегда говорил: если ты можешь хоть день прожить без театра, то тогда надо заниматься чем-то другим. Поэтому она пошла на востоковедение, хотя позже все же вернулась в театр в качестве режиссера.
Редакция поздравляет мэтра с прошедшим днем рождения! Александр Борисович, примите наши искренние пожелания крепкого здоровья и творческих успехов!
Материал подготовлен редакцией портала «Культура Петербурга». Цитирование или копирование возможно только со ссылкой на первоисточник: spbcult.ru
Ваш комментарий
Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарии
Авторизоваться