Ольга Петрова: от «Винни Пуха» до «Капитанской дочки»

 10 декабря в Академической капелле пройдет гала-концерт лауреатов XVIII Детского композиторско-исполнительского конкурса имени Андрея Петрова «Бывает все на свете хорошо». Организует проект Фонд сохранения и развития творческого наследия Андрея Петрова. Художественный руководитель фонда, композитор Ольга Андреевна Петрова,  рассказала «Культуре Петербурга», как отец повлиял на выбор ее будущей профессии, почему Винни Пух начал петь в опере, и зачем детям сочинять музыку.    

– Ольга Андреевна, имеет ли смысл музыкальным детям заниматься композицией? И так у современных школьников времени «на детство» не хватает: общеобразовательная школа, плюс музыка, хор, сольфеджио?

– Несомненно имеет смысл! Если он начинает что-то сочинять, то, даже если у него плохо получается, даже если кажется, что нет у него к этому никаких способностей – обязательно надо ребенка поддерживать. Потому что любое творчество развивает личность. Учиться играть на скрипке или рояле – тоже творчество, но в учебном процессе мало самовыражения, учителя подсказывают – как и что делать. Они, конечно, тоже развивают, вдохновляют, но это не сравнится с процессом сочинения, поиска звуков, созвучий, гармоний, настроений, идей. Это очень важно поддерживать, насколько возможно.

– Предлагал ли Вам отец, когда Вы были ребенком, творческие задания, может быть, музыкальные игры, помогающие привить желание сочинять?

  – Папа со мной точно не играл. А я для своих детей писала, когда они учились в музыкальной школе, пьески, чтобы они могли их играть вместе со своими друзьями. У меня есть несколько таких ансамблей – специально для исполнения детьми. И когда ребята были маленькими, писала что-то совсем простенькое, а когда они уже владели инструментами – что-то посложнее.

– Почему хотелось это делать?

– Во-первых, мне приятно было это делать для своих детей и детей моих друзей, а, во-вторых, это совместное творчество,  как и объединенность поколений, и родство душ,  и единение в творчестве очень важно и сладостно для меня. Даже если ребята плохо играли, все равно: когда твои дети исполняют твою музыку – мне кажется, это и им очень приятно. Даже если иногда что-то не получалось, они злились, раздражались, но все равно игра в ансамбле – это особая история, и когда ребята вчетвером-впятером собирались и музицировали, это было здорово.  

– В чем польза ансамблевого исполнения для детей, и как это меняет их состояние? 

– Во-первых, это чувство, что ты не один... мучаешься (смеется). И, во-вторых, какое-то единение с друзьями. Вот, кто-то один, например, учит свою партию, и эта работа кажется неинтересной - потому что она составная часть целого. А потом, когда ребята собираются вместе, начинают играть, и надо услышать еще, что звучит с другой стороны: какие мелодии у скрипки, у флейты, и сыграть свою партию - получается целое. Это как петь в хоре. Я это обожала! Посмотришь свою партию – ничего не понятно; я всегда пела нижний голос, а тут вдруг когда все запоют – это такой кайф!

– Если папа никак специально не приучал Вас к музыке, откуда тогда появилось желание сочинять? 

– Я слышала, как он работает, что-то нащупывает. Иногда, когда я занималась на рояле из-под палки, мама меня ругала: «Ну что ты не можешь никак сыграть?» А я отвечала: «Я - как папа, он тоже что-то нащупывает: то одно, то другое...» Но это совершенно разные, конечно, были истории: нащупывание в сочинении – одно, в исполнении - другое! Ну, не знаю, думаю, что сыграло роль какое-то подражательство, свойственное детям. Мне кажется, многие малыши вдохновляются, услышав, как кто-то другой что-то сочинил. «Ой, я тоже так хочу!» - думают они. У ребят пробовать, увидев, как кто-то что-то делает - это естественное желание. У меня тоже такое было. 

– Были у Вас любимые песни, мелодии, написанные отцом, которые, возможно, рождались на Ваших глазах?

– На протяжении долгой жизни, у меня много было любимых песен и серьезной музыки. Но папа старался сочинять, когда никого дома не было. Отец был не очень хороший пианист, по большому счету, вообще никакой – он все сочинял в голове. Если что-то наигрывал, то это какие-то крохи, которые надо было там проверить. В основном, папа сочинял мысленно, писал за письменным столом – раздавались нечастые звуки, поэтому слышать, что получилось, можно было, если это исполнялось профессиональными музыкантами. 

– Ого! То есть в готовом виде дома Вы ничего не слышали? 

– Ничего! На концерте или в кино было первое прослушивание.

– Были вещи, посвященные Вам, другим членам семьи? 

– Папа, в отличие от других композиторов, никогда никому ничего не посвящал. Единственное, в юности, будучи еще студентом консерватории, влюбленным в маму,  посвятил ей «Поэму о пионерке». После этого не было никаких посвящений. 

– А свое первое музыкальное сочинение Вы помните? 

– Помню. Это была пьеса, которая называлась «Погоня за петухом». Я написала ее в пять лет. И с ней я поступала в музыкальную школу на фортепьянное отделение. Кроме своей пьески, играть больше ничего не умела. Комиссия меня еще спросила: «А кто за петухом гонится?» Я ответила: «Конечно, курица!» И все засмеялись. Я тогда не поняла – почему!

– В какой музыкальной школе Вы учились, и были ли там тогда уроки композиции? 

– Я училась в той же школе, где сейчас проходили этапы композиторско-исполнительского конкурса (ныне - школа имени Андрея Петрова, - прим. авт.) – там уроки композиции были уже тогда! И преподавали этот предмет Татьяна Воронина, Александр Кнайфель, позже Сергей Баневич! Но в средней школе я не очень регулярно занималась, не особо серьезно. А вот настоящие занятия начались, когда я в школу десятилетку при консерватории поступила, в 8 классе.

– Ощущали Вы к себе в школе пристрастное отношение, как к дочери известного композитора? 

– В нашей десятилетке при консерватории такого не было – у нас были замечательные педагоги и я, попав туда из простой общеобразовательной, почувствовала себя как на другой планете. Потому что там - все музыканты, все говорят на одном языке, все увлечены. Там я обрела настоящих друзей, с которыми общаюсь до сих пор.

Немного позже, в консерватории, уже было это ощущение. Может, потому я писала музыку совершенно другую, не похожую на папину. Я тоже проходила разные увлечения: это была и индийская музыка, и рок, и авангард, и додекофоническая – в любом случае, все мои увлечения отличались от папиной музыки и, спустя какое-то время, все поняли, что все-таки я самостоятельная личность. 

– Это тоже был отчасти подростковый творческий бунт? 

– Да-да, наверное.

– Я знаю, что у Вас есть оперная постановка, которая выросла из детского сочинения! 

– В 11 классе я написала одну музыкальную сцену «День рождения Иа-иа». Просто мы лет в 15-16, в тинейджерском возрасте, вдруг открыли для себя эту книгу и совершенно все ею заболели! Мы общались друг с другом исключительно цитатами из произведения: говорили на этом «виннипуховском» языке и нам захотелось как-то развить эту идею. Моя подруга - Ольга Цехновицер, которая писала стихи, взялась за либретто. Она написала одну эту сцену, я сочинила музыку, мои друзья распределили между собой роли, и мы исполнили результат на экзамене по композиции. Но потом, уже закончив школу, будучи на первом куре консерватории, мы, с этой одной сценой «День рождения Иа», обнаглели и пошли к Эмилю Евгеньевичу Пасынкову, который тогда был главным режиссером Малого оперного, нынче – Театр Мусоргского. Мы тогда сказали: «У нас есть детская опера. Вы не хотите ее поставить?» Сыграли произведение, и Пасынков нам сказал что-то из серии: да, хорошо, но мне сейчас не нужна детская опера в репертуаре, так что до свидания. Потом, прошло лет 5-7 и вдруг раздается звонок, Эмиль Евгеньевич говорит: «Я помню, у вас была сцена из Винни Пуха!» Мы отвечаем: «Да, была!» А он нам: «Срочно пишите! Мне нужна детская опера!» (тогда Пасынков возглавлял Пермский оперный театр). И вот, спустя много лет, мы снова погрузились в эту детскую книжку и стали придумывать, как нам сделать полноценную оперу.

– Теперь она идет везде, в том числе и в Петербурге? 

– Ну не везде, но во многих театрах!

– Как вы оцениваете ситуацию в Петербурге с поддержкой детского композиторского искусства? Достаточна ли она? 

– Я, может быть, не все знаю о происходящем в городе, но несколько конкурсов, о которых мне известно, проходят на очень высоком уровне и в смысле участников, и в жюри, и того, как это организовано. Это все проходит, думаю, при поддержке Комитета по культуре и дай бог, чтобы так было и дальше! 

– Ваши дети: Манана и Пётр, писали музыку? 

– Дочка писала, а сын позже стал увлекаться... И ди-джейством занимался и сочиняет немножко даже сейчас. В основном, в современном стиле. Вообще, Петя чем только не занимается: и аранжировщик, и контрабасист, и бас гитарист. Играет в филармоническом оркестре, в двух ансамблях «Маримба микс» и «Импульс-экспрешн», оба ансамбля - ударные. Играет в «Слепом оркестре», в джазовых трио, во многих спектаклях участвует как музыкант... Очень сейчас востребован. 

– Название «Слепой оркестр» заинтриговало!.. В чем необычность? 

– Собирается человек десять музыкантов, они все – с завязанными черной повязкой глазами и среди них – дирижер. Он ходит мимо музыкантов и до кого дотронется – тот должен начать импровизировать, предварительно может задать какой-то ритм, или бас, или характер. Дотронется первый раз – человек подключается к ансамблю, дотронется второй  раз – прекращает. И получается такая вот коллективная импровизация: они слышат друг друга, но не видят и импровизируют – бывает очень интересно. 

– Эту склонность к импровизации музыканту Петру Гогитидзе Вы привили? Вы учили сына играть?

– Он учился в десятилетке при консерватории. Начинал на виолончели. Это тоже были сплошные мучения, страдания и слезы – и его, и мои, и всех. Потом мы поняли, что это безнадежно, при том, что у него очень хороший слух и сольфеджио легко давалось – и после 8 класса нам предложили перейти на контрабас. И контрабасом Петя так увлекся! И педагог поменялся . Раньше все не складывалось, а тут новый человек с новым энтузиазмом, и инструмент ему понравился, и вот он в запой начал играть. 

– У Мананы с сочинительством и импровизацией сложилось? 

– Они с друзьями всегда придумывают всякие творческие поздравления и тогда импровизируют. А так дочка больше певица и актриса – в театре особенно не поимпровизируешь, там все строго. 

– Расскажите, как складывается сейчас Ваша композиторская карьера?

– Я сейчас работаю с очень интересным режиссером, Ириной Евсеевой. У нее своя техника кино: она что-то снимает, а потом рисует на стеклах. Ирина – лауреат множества и российских, и международных кинопремий. Мы уже сделали с ней фильм- короткометражку про блокаду. Фильм «Щелкунчик, пианино и венок из одуванчиков» получил «Нику». А сейчас мы тоже вместе работаем: я пишу музыку к фильму Евсеевой «Отель «Онегин»». Это уже полнометражный фильм, который требует довольно много музыки, поэтому сейчас мне есть над чем поработать. 

– У Вас есть несколько опер и даже балет «Лисистрата», продолжаете ли Вы писать для театра?

– «Лисистрата» идет, конечно, в Театре балета Касаткиной и Василёва. Я была бы рада, если бы этот спектакль шел почаще и где-то еще.

Но сейчас я так счастлива, что состоялась постановка «Капитанской дочки» в Театре музыкальной комедии!.. Потому что я много-много лет страдала, переживала, зная, что это достойный материал, что там очень хорошая музыка и Пушкин опять же! Мне было безумно обидно....

Ведь когда мы писали эту музыку, в России еще толком не было мюзиклов, и такой спектакль было поставить трудно. Но потом, когда пошла лавина мюзиклов во всех театрах, показалось, что музыка в этих постановках, как правило, малоинтересная. И было безумно обидно, что хороший мюзикл, написанный нами с папой, лежит невостребованным. Я на протяжении нескольких лет подкатывалась к Юрию Алексеевичу Шварцкопфу: ну возьмите, ну поставьте! И наконец, он созрел. Совпало с юбилеем Пушкина, все сошлось, и моя главная мечта осуществилась: премьера прошла в сентябре этого года!

– Вы писали «Капитанскую дочку» вместе с папой. Не сложно было работать вдвоем? 

– Нет! Совершенно. Когда мы вместе писали «Петербургские тайны», сразу распределяли: кто что пишет. А с «Капитанской дочкой» получилась другая история. Папу пригласил в качестве гостя американский театральный центр Юджина О’Нила в лабораторию мюзикла – просто, чтоб отец посмотрел-послушал, как там все происходит. Тогда папа решил, что просто так, с пустыми руками, приезжать ему не интересно. И сказал: «А давайте я тоже что-нибудь покажу!» Он подумал, взял сюжет Пушкина «Капитанская дочка». Альбина Шульгина написала по отцовской просьбе текст для нескольких номеров. И папа сочинил 2-3 номера. В лаборатории дали исполнителей, которые разучили партии и показали результат. И этот материал так всем участникам этой лаборатории понравился, что отцу предложили написать полноценный мюзикл. Выбрали режиссера, либреттистку, и началась работа. Она была такая долгая, медленная, в чем-то нудная. Но, как нам объяснили американцы; если они решают это ставить, то не могут ничем рисковать: должны сто раз перепроверить и быть уверенными, что спектакль пойдет, потому что в проект вкладываются большие деньги, и спонсоры, если их найдут, должны тоже заинтересоваться. Процесс написания длился года два или три. И причем, это далеко не все – на уровне половины материала. И, в какой-то момент, папе просто уже надоело, у него были параллельно какие-то другие работы, в том числе, в кино. Тогда отец спросил: «А можно я подключу свою дочку? Она тоже композитор». Все согласились, папа с радостью передал бразды сочинения мне, и дальше уже писала я. Естественно, я уже слышала материал, который был сделан, и стиль был мне понятен. В 2002 году в Театре Бостонской Консерватории прошла премьера. 

– Внуки уже в музыке? 

–  Сыну Мананы, Филиппу – 14. У него не очень сложилось с музыкой, ходил в музыкальную школу, отучился год на рояле, потом ударные, начал сопротивляться, в итоге оставили ударную установку, но музыку слушает с удовольствием. Дочери Пети – 12 лет, Софико занимается в музыкальной школе и в Музыкальном Театре Детей Марины Ланда. Она очень активная участница всех спектаклей, концертов. С театром первый раз вышла на авторском концерте Андрея Павловича. Ей тогда было шесть лет, она спела вальс «Берегись автомобиля». Кстати, её голосом говорит Карамелька в нескольких сериях и в полнометражном фильме «Три кота». Думаю, она будет петь, а еще хочет быть актрисой, – возможно, пойдет в мюзикл!  

Материал подготовлен редакцией портала «Культура Петербурга». Цитирование или копирование возможно только со ссылкой на первоисточник: spbcult.ru