Опубликовано: 17 октября 2024 года
– Ваша выставка «Далекое-близкое» представляет собой интерпретацию международной экспозиции «Новая степь», которую Вы представили на 58-й Венецианской биеннале. В пресс-релизе проекта сказано, что выставка — это итог Ваших многолетних исследований, посвященных степной культуре и ее пространственным и эмоциональным аспектам. Расскажите, пожалуйста, что Вы изучали? Что хотели нащупать, найти?
– Художник, на мой взгляд, всегда ищет новые для себя пути. Находит какие-то внутренние триггеры, что позволяет, казалось бы, одни и те же вещи каждый раз излагать иначе. Главным героем всегда остается человек и его отношение к жизни. Рассказывать это лучше понятным и близким для себя способом. Потому во многих картинах, где-то напрямую, где-то незримо, присутствует степь.
– Кочевник — главный герой степи. Менялось ли Ваше восприятие образа кочевника и кочевницы со временем? В детстве, юности и сейчас?
– Кочевник — это весьма условное обозначение картинных персонажей. Но в любом случае, картинный герой так или иначе персонификация своих размышлений. Как бы ты ни абстрагировался от этого. Поэтому герой, конечно, меняется вместе со мной.
К примеру, в ранних картинах детские персонажи — это изображение себя в детстве. Позднее мои реальные дети, достигнув определенного возраста, тоже стали попадать на полотна. И здесь я заметил, что уже не отдаю отчета, где игра с моими воспоминаниями, а где я подменяю детских персонажей на своих детей.
– Вы участвовали в 58-й Венецианской биеннале с проектом «Новая степь». Какие впечатления остались от этой работы? Повлиял ли этот опыт на Вашу дальнейшую деятельность?
– Это было здорово! Проект «Новая степь» как участник независимой программы Венецианской биеннале привлек большое количество зрителей и собрал много отзывов. Несмотря на то, что во время проведения фестиваля весь город превращается в выставочную площадку, где, несомненно, есть, что посмотреть, у нас на выставке всегда было много народу. Я, конечно, несколько месяцев подряд не мог наблюдать за процессом, но в то время, что находился в Венеции, всегда замечал искренний интерес у зрителя. Экспозиция проходила в старинной англиканской церкви на берегу главного канала, и собор это был действующий. В нем регулярно проходили протестантские службы. Несколько раз я приходил к концу богослужения и каждый раз становился свидетелем того, что церковная служба заканчивалась, стулья убирались, но прихожане не уходили, а оставались смотреть картины.
А в целом, конечно, впечатления от самого города остались самые яркие.
Кстати, слоганом 58-й биеннале была фраза «…чтоб вы жили в интересные времена!». Это был 2019 год, и к концу мероприятия мир охватила пандемия.
– Что Вам ближе в жизни: город или степь? Где Вы чувствуете себя как дома?
– Вопрос скорее про идентификацию себя как человека: городского либо близкого к аутентичной природе. Скажу так: я вырос в городской среде. И моя сегодняшняя жизнь тоже проходит в городе. Но близость к природе всегда была неотъемлемой частью моей картины мира. Так летние каникулы в школьное время проходили в деревне, поэтому многие моменты познания жизни у меня оттуда. Непосредственная близость к Байкалу также не может не сказываться на мироощущении.
– На выставке «Далекое-близкое» акцент сделан на женских образах. Как Вы определяете роль женщины в бурятской культуре, и как пытаетесь отразить это в своих работах?
– В силу характера, наверное, желание видеть или находить красоту стало одной из главных тем моего творчества. Причем эта красота открывается не сразу. В ее природе всегда присутствует некая тайна. А что может быть загадочнее женской красоты? Думаю, что и взгляд на женщину в контексте бурятской культуры как раз подчеркивает мои наблюдения.
– Считаете ли Вы, что продолжаете дело своих родителей? Или идете как художник своим путем? Известно, что темой работ Вашего отца, Бальжинимы, тоже является природа Бурятии и женские образы. Можно ли в таком случае говорить не только о династии художников, но и творческой преемственности?
– Конечно, можно говорить о преемственности. Но, как и все в жизни и природе, с каждым новым витком происходит какое-то обновление. Берущий эстафету использует навыки, присущие только ему. Отец — человек несколько другого склада. Он эмоционален, импульсивен и очень поэтичен. Я, в свою очередь, более рационален и интуитивен. Это как раз легко наблюдать, когда наши работы находятся рядом.
А еще я заметил интересную тенденцию развития художественного языка: папа — человек, работающий с сугубо традиционными вещами — холст, масло, бумага, акварель. На мою бытность пришелся «приход» цифровой эпохи, и мне одинаково органично работать и при помощи традиционных материалов, и цифровых технологий. Все эскизы к своим вещам я очень давно делаю на компьютере, не говоря об иллюстрациях, анимациях, раскадровках. Моя старшая дочь учится на художника компьютерных игр. И практически с самого начала воспринимала мир через компьютерные технологии. Она уже полностью цифровой художник.
– В Ваших картинах изображены абстрактные буряты и бурятки или конкретные герои эпических сказаний, например, эпоса «Гэсэр»?
– Я даже никогда не задумывался над тем, кто изображается в картинах. Работаю с персонажем, и он получается вот таким. Буряты ли это? Отчасти да, ведь я воспринимаю мир через призму культурного, исторического и даже географического наслоения. А с другой стороны, эти персонажи — люди земли (ну, иногда бывают мифические персонажи), потому как темы, затрагиваемые в картинах, совершенно общечеловеческие. И, думаю, могут быть понятны людям в любой точке мира.
– Представлен ли на выставке образ Чингисхана, основателя и первого хана Монгольской империи? Читала, что Вы интересуетесь его личностью, иллюстрировали книгу «Жестокий век» Исая Калашникова и работали над эскизами для фильма «Монгол» Сергея Бодрова.
– С фильма «Монгол» вообще началась моя «взрослая» жизнь как художника. На тот момент я только закончил стажировку в Российской Академии художеств, которую проходил после института. И сразу попал в круговерть событий, связанных с сотрудничеством с галереей «Ханхалаев». Чуть позднее иллюстрировал «Жестокий век» — интересный исторический роман. В работе мне помогла погруженность в особенности жизни кочевников Средневековья. И позднее в каких-то своих произведениях я затрагивал и до сих пор могу обращаться к теме воинственной истории степи.
Это стало для меня удобным и понятным инструментарием.
Образ конкретного человека, тем более такого известного, как Чингисхан, вне контекста книги или сценария я не затрагиваю. Я противник документализма и этнографии в своих картинах. По моим персонажам нельзя изучать древнюю историю и культуру. Я человек, отчетливо отдающий себе отчет о сегодняшнем времени.
Тут очень подходят слова Дюма: «История для меня — это гвоздь, на который я вешаю свой сюжет».
– Каковы были Ваши основные задачи при создании костюмов для фильмов «Монгол»? Какие исследования Вы проводили для этого?
– Как я говорил, на момент работы с фильмом я был уже был достаточно погружен в «тему». Поэтому особых трудностей не было. Я прочел сценарий и просто сидел, рисовал в течение месяца эскизы костюмов, доспехов, антуражей. Даже детские игрушки. Так как историческое наследие не столь велико, то многие вещи просто придумывались на основе близких и похожих. К тому же я прекрасно понимал, что это кино, и многие вещи должны просто выглядеть убедительно, даже если отчасти это может противоречить истории.
– Вам удается балансировать между художественным выражением и исторической точностью в своих работах?
– Ну, с исторической точностью, думаю, разобрались! (смеется - прим. ред.) А все остальное — это наблюдения, размышления и эксперименты.
– Ваше творчество отражает синтез традиционной бурятской эстетики и современного искусства. Как Вы находите баланс между этими двумя направлениями? Что вы считаете «бурятской эстетикой»?
– На мой взгляд, художник, а это творец в любой области — и в музыке, и в литературе, и кино, весь свой путь посвящает нахождению той самой тонкой грани, которую чувствует только он один. И у каждого своя некая «формула» поиска. У меня получается таким образом. Если б мог объяснять это словесно, то стал бы писателем. А так излагаю это в виде визуала.
Про «бурятскую эстетику» мне тем более сложно говорить. Я не смогу быть объективным. Здесь нужен взгляд со стороны. Кто-то из великих сказал: как мы можем рассуждать о времени, если мы в нем!
– Вы получили образование в Бурятском республиканском училище культуры и искусства и Красноярском государственном художественном институте. Одни – за получение академического образования, другие – против, мол, это мешает индивидуальности и самобытности художника. Вам образование помогло или помешало нащупать себя как художника, найти свой стиль?
– Очень важный вопрос. Раньше, после института, мне казалось, что академическая муштра слишком зажимает художника. Он уже не может выйти за рамки заученной программы. Однако со временем мое понимание изменилось. Из жизненной практики и наблюдений за другими художниками я убедился, что художественное образование все-таки помогает нащупать свой путь, позволяет размышлять шире. Художники, что прошли хорошую школу, не обязательно академическую, а, может быть, декоративную или дизайнерскую, могут гораздо больше. Даже те, кто не вписывался в академические рамки во время учебы и продолжал сопротивляться «системе» — их способности и взгляды лишь укрепились.
Но надо понимать, что всегда есть исключения.
– Что для Вас значит быть художником в контексте Вашей идентичности и связи с родной культурой?
– Быть художником из Бурятии — это своего рода ответственность. Бурят в мире не так много. Около полумиллиона, наверное. И каждый, кто достигает каких-то успехов, всегда на виду соплеменников. И всегда есть некая невидимая, но очень важная сторона, возможно, присущая малым народам — по тебе и твоим поступкам судят о всех.
– Если не секрет, какие изменения Вы бы хотели видеть в бурятском искусстве в ближайшие годы? Как Вы видите его место в современном мире?
– Хотелось бы, чтоб в современном искусстве появилось такое определение. Но над этим надо очень много работать. Думаю, к этому результату может привести деятельность не одного и не двух, а целой плеяды ярких художников.
– Есть ли личные проекты, которые Вы хотели бы реализовать в будущем? Каковы Ваши творческие планы?
– Планов много. Многое лежит в плоскости цифровых экспериментов и анимации. Также есть намерения издать продолжение книги Zorikbook, где я немного попробовал себя в роли писателя.
Материал подготовлен редакцией портала «Культура Петербурга». Цитирование или копирование возможно только со ссылкой на первоисточник: spbcult.ru
Ваш комментарий
Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарии
Авторизоваться