Фестиваль «Балтийский дом» обратил свой взгляд на Восток

Совсем недавно завершился крупнейший театральный фестиваль Петербурга – «Балтийский дом». Какие только европейские знаменитости не приезжали за годы проведения мероприятия, благодаря этому проекту в наш город! Тридцать третий фестиваль обратил свой взор на Восток. В Северную столицу приехали театры из Индии, Ирана, российский Восток был представлен коллективами Бурятии, Якутии и Калмыкии, свой взгляд на восточный мир и культуру продемонстрировали театры западной части России – Московский театр им. Пушкина со спектаклем «Стражи Тадж-Махала» и Псковский театр им. Пушкина, показавший китайскую театральную фреску «Лягушки» по роману Мо Яня с великолепно стилизованными под национальный китайский колорит костюмами Наны Абрашитовой (этой постановкой фестиваль открылся). Была отдельная афиша студенческих спектаклей, а спецпрограмма Музея семьи Рерихов дополнила театральную афишу выставками и лекциями. Словом, целых полмесяца петербургская публика не скучала, глядя на разножанровые спектакли и представления из диковинных стран и регионов. Восточные танцы в фойе, индийский чай и кофе по-восточному текли рекой.

Но при всем внешнем антураже фестивальная программа обнаружила удивительный факт: никакого разделения культур нет. Новый «Балтийский дом» получился не столько о загадочном Востоке, сколько о диалоге мировых культур, где Шекспир говорит на хинди, Островский звучит на бурятском, Акутагава на якутском, а нобелевский лауреат китаец Мо Янь – на русском, причем с интонациями то архангельского, то вологодского или вовсе поволжского говоров. Вполне органично вписался в программу неплохой, но, казалось бы, совсем не имеющий отношения к теме спектакль-хоррор «Почупки» из Минска, пронизанный народным звучанием белорусских песен.

В то время как мир погружался в очередную кровавую бойню, на «Балтийском доме» мирно соседствовали истории о принудительных абортах в Китае, которые в наши дни применяются в основном к мусульманскому населению Поднебесной, песни исламской революции и псалмы Давида в исполнении московского еврейского театра «Шалом», который привез в Петербург камерный и внешне неброский спектакль «Моня Цацкес – знаменосец» по рассказу Эфраима Севелы. Тем не менее, эта постановка стала гвоздем фестивальной программы этого года. Почему? Да, потому что его автору – режиссеру Олегу Липовецкому – на материале о Великой Отечественной войне удалось создать острую и злободневную постановку, точно попавшую в наше время. Липовецкий и его актеры сыграли на сцене то, о чем думали, чему сопереживали люди, сидящие в зале, и до спектакля, а уж тем более после него.

Спектакль «Моня Цацкес – знаменосец» уже год как идет в столице и пользуется большой популярностью. История эта о приключениях простака Мони, бедного литовского еврея, которому повезло дважды: мало того, что волею судьбы после начала войны он оказался не в газовой камере, а в рядах Красной армии, так еще и живым остался. На сцене никаких декораций, специальных костюмов, реквизита. Актеры не изображают местечковых евреев. Это современные ребята из нашего времени. Четыре артиста, четыре стула и театральный свет. В основе сюжета анекдоты из армейской жизни, которые в чем-то рифмуются с историями бравого солдата Швейка, а в чем-то – с фантастически удачливым образом Василия Теркина.

Все начинается с места в карьер – кажется, что в зале даже не успели погасить свет. Нелепые, невероятные, смешные, идиотские и всякие случаи сыплются на зрителей как из рога изобилия. Литовская дивизия оказывается сформирована из литовских евреев. Воевать они, конечно, не умеют, понимают по-русски плохо, вечно спорят, хитрят, влюбляются, ссорятся, чуть не умирают, умирают, совершают подвиги etc etc. Публика только и успевала следить за происходящими событиями, подхихикивать, улыбаться, а то и хохотать в голос. Полтора часа спектакля промчались как двадцать минут! Просто, понятно, классно и очень смешно! Почти до конца. Где мы видели такой веселый и полный жизни спектакль о войне и смерти? Но вот только после финальной сцены почти у всех в зале глаза были на мокром месте, а у многих градом текли слезы.

Лопоухий молодой Моня в малиновой рубахе – парень с живым взглядом, находчивый, как черт или как итальянский Труффальдино, он вечно попадает в истории, но везучий. Всегда в самый последний момент Моня находит выход и спасает свою жизнь, да и не только свою. Замученный армейской подготовкой и голодом он смекает: если завшивел, то тебя оставят в казарме, да еще в баню сводят. Так он заводит себе «домашнюю» вошь, даже прозвище ей ласковое прозвище – Нина. Эта вошь – гроза Старшины Качуры (Антон Ксенев играет типичного солдафона, но с мягким сердцем) – как переходящий приз путешествует от солдата к солдату, а потом бережно хранится в крохотном наперстке, благодаря чему всем изможденным строевой подготовкой евреям удается отдохнуть и помыться. Актер Антон Шварц играет своего Моню прямодушным, наивным, но сметливым. И кажется, получает большое удовольствие от игры. То и дело он обращается в зал, как бы беря в соучастники зрителей. Никакой четвертой стены – это театр, а мы играем для вас! В том же ключе существуют и другие артисты. Они все играют по несколько персонажей. Николай Тарасюк, худощавый, хрупкий, немного нескладный, с тонкими чертами лица играет и нервного Фиму Шляпентоха, однополчанина и приятеля Мони, и его врага – полтрука Каца, и Шлэйме Гаха, а грубые, вечно орущие Качура и подполковник Штанько в исполнении актера Антона Ксенева внезапно обернутся мудрым евреем Зингером или добряком Будрайтисом, или внезапно плененным и одновременно спасенным немецким евреем – Брохесом.

Конечно, жизнь молодого Мони и его сослуживцев не могла обойтись без любви. Любовь и весь женский род в разных его проявлениях: от сердобольной русской Глафиры и ненасытной Марьи Антоновны до нежной Фирочки – первой любви героя – и грубоватой Цили, – смешно, по-разному и очень трогательно сыграла искрометная Карина Пестова. Зрители умирали от смеха, когда она, едва предавшись страсти, прятала Моню в шкаф, тут же переключаясь на политрука Каца, и, не успев залезть в постель с ним, сразу бежала встречать мужа-подполковника. Каждая комическая сцена в этом спектакле заканчивается на печальной ноте. Нарастание этого драматизма к финалу сцен удивительно точно рассчитано режиссером Олегом Липовецим. Поначалу, когда вошь Нину признает и убивает старшина, это кажется продолжением шутки, почти незаметным. Или сцена безудержного секса, толком так и не случившегося ни с кем, завершившаяся воздушной тревогой и бомбежкой, но все же – благополучно. Поход Мони и Фимы за фрицем уже не так беззаботно весел, но все заканчивается фантастическим совпадением и чудом, когда во фрице они узнают переодетого еврея, который с радостью сдается своим. Но краски незаметно сгущаются. Первая настоящая любовь Мони – Фирочка, которая рвется к нему на фронт, чтобы быть вместе с милым, погибает в пути к нему от бомбежки, так и не добравшись. Красная армия наступает. И вот Моня в родном освобожденном Паневежисе ищет свою семью: «Он не встретил в Паневежисе ни одного еврейского лица, не услышал звуки еврейской речи. Это было страшно. Невероятно. В какой-то момент Моне показалось, что на свете больше нет евреев. Убили всех до единого. И только он один почему-то жив и переставляет ноги». В такие моменты может спасти только вера. И режиссер связывает истории и времена пронзительными и вечными псалмами царя Давида, переключая регистр трагикомедии совсем на иной уровень.

Сильнейшей сценой становится финал. Ожесточенный Моня, в котором к концу войны уже мало что осталось от беззаботного шлемазла, врывается в немецкий дом с намерением убить такую же семью, как его, но только немецкую – отомстить за свое горе кроваво и страшно. В итоге Шляпентох, стоявший на стреме, не услышав шума расправы, входит следом и видит, как Моня вместо того, чтобы резать и убивать, раздает немецким детям солдатские консервы, называя их именами своих растерзанных фашистами сестер и братьев. Антон Шварц играет эту сцену потрясающе, кажется, что мы действительно переносимся в этот дом, и действительно видим эту испуганную немецкую семью и советского солдата с остекленевшим то ли от горя, то ли от счастья взглядом, который так хотел найти свою семью и прикоснуться к мирной жизни

Липовецкий в программке написал очень важные слова: «Мы играем этот спектакль в память о людях всех национальностей, которых забрала война, и в память о миллионах евреев, погибших в боях, концлагерях, оккупации и гетто. Они хотели жить. Любить, смеяться, дружить, молиться, рожать детей... Пока мы их помним — они с нами».

Уверен, что «Моня Цацкес - знаменосец» еще не раз приедет в Петербург. Не пропустите эту очень искреннюю, смешную и пронзительную постановку!

Материал подготовлен редакцией портала «Культура Петербурга». Цитирование или копирование возможно только со ссылкой на первоисточник: spbcult.ru