Ирина Токарева: «Для меня равенство - слово плосковатое»

В 2019 году в Санкт-Петербурге стартовал проект «Всё получится!», который помогает молодым людям с инвалидностью, сиротским опытом получить первый успешный опыт работы и научиться жить самостоятельно и независимо. Свой опыт проект распространяет по всей стране.

В мае 2022 года «Всё получится!» запустил при поддержке Президентского фонда культурных инициатив онлайн-проект «Инклюзивная сцена: поддержка творческих коллективов людей с ОВЗ». В течение года команда проекта организовывала вебинары, круглые столы и артист-токи, на которых эксперты в области инклюзивного искусства делились своим опытом и знаниями с коллегами.

Зачем центру, который помогает людям с ментальной инвалидностью, понадобился театр? Как видят будущее студии ее основатели? Как жители города, где семь месяцев в году длится зима, реагируют на спектакли с участием особенных артистов? Что для «Счастья» значит норма, и кто такие «нормальные» люди? Об этом рассказала директор центра Ирина Токарева.


В 2016 году в Сургуте, небольшом по столичным меркам северном городе, открылся центр инклюзивного образования и социальной адаптации «Счастье». А в 2021 году в нем появилась своя театральная студия. 

---

 – Ирина Ивановна, как у Вас возникла идея открыть в центре «Счастье» инклюзивную театральную студию?
– Это интересная история, на самом деле. Главное направление нашей работы - социально-бытовая адаптация. У нас есть программа «Я учусь жить», где мы помогаем людям с ментальной инвалидностью, детям и взрослым, овладеть навыками самообслуживания, приблизиться к норме.

Проблема в том, что значимые взрослые: родители, опекуны таких детей - не всегда полно представляют себе эту норму. Когда мы начинаем с ними работать, они иногда с удивлением узнают, что, например, не соблюдать элементарные гигиенические нормы в туалете для семилетнего ребенка с аутизмом - это не норма. Или что неестественно кормить с ложечки подростка с ментальными особенностями. Мы потихоньку начинаем им объяснять, что норма - это когда человек сам может себя обслуживать на базовом уровне и может помочь в этом другому.
Научиться так себя вести не всегда просто, но очень важно на протяжении всей жизни особенного человека к этому стремиться. Инвалидизировать у нас и так все умеют. А нам нужно научиться не инвалидизировать.

Следующие программы стали появляться органично, исходя из потребностей наших ребят. Так открылись инклюзивные мастерские, театр теней и мультстудия. Опытным путем мы выяснили, что у наших подопечных, даже невербальных, есть творческий потенциал и интерес к тому, чтобы заниматься творчеством.
Кроме того, творчество - это всегда хорошая терапия: с его помощью ребята учатся управлять эмоциями, развивают коммуникативные навыки, отрабатывают различные модели поведения.

Через некоторое время у нас в коллективе появился Антон Игнатенко, который, как оказалось, закончил колледж с дипломом режиссера. Потихоньку эта мозаика сложилась, и мы решили попробовать подать заявку на грант. Антон, конечно, жутко сопротивлялся, не понимал, что он будет делать и как. В тот момент психолог ему был нужен больше, чем ребятам [смеется].

– А что Вы решили ставить?
– Антону очень хотелось - не побоюсь этого слова - жестить. Он как будто намеревался воспитать всех, кто не принимает людей, чем-то отличающихся от обычных. Я объясняла режиссеру, что это не совсем правильно. Говорила: «Вот смотри, ты попал к нам и работаешь ребятами, но до сих пор не всегда можешь понять, почему человек с особенностями ведет себя так или иначе. Иногда ты видишь в его действиях некий негативный умысел, а временами и намеренно злой. Это в тебе до сих пор укладывается с трудом. А ты уже хочешь всем остальным людям высказать, как они неправы в отношении наших благополучателей!»

Сама я не так давно поняла, что работать с творческими личностями иногда бывает гораздо сложнее, чем с людьми с особенностями! Особенности творцов подчас тоже бывают непреодолимы. Например, такой человек может просто не верить в то, что у него все получится!

Наша театральная студия получила название «Мы». И такое же имя дали нашему первому спектаклю. Собралась достаточно интересная и большая команда, причем абсолютно не из театральной среды. К нам пришли не актеры, а просто люди, которым нравилась наша идея. На двух актеров-волонтеров у нас был один особенный актер.
И сейчас мы, кстати, стоим перед дилеммой, где показывать спектакли дальше: в нашем Сургутском музыкально-драматическом театре, в Центре культуры “Камертон" или на других городских площадках.

– И театр, и студия готовы к такому совместному проекту?
– Да! Конечно, в театре все не так просто: у них есть свои проекты и свои планы. Но давайте скажем прямо: мне отказать сложно. Нет, можно, конечно, но не стоит. Если мне приспичит, я все равно добьюсь своего [смеется].
А «Камертон», например, сам выразил к нам интерес. Этот Центр культуры даже обиделся, узнав, что мы сделали финальный показ не у них, а на площадке мультимедийного центра-музея «Моя Россия». 
Так что театральные площадки настроены к нам вполне благожелательно. Надо просто задаться целью и двигаться дальше.

– А кто еще, кроме режиссера, работает с актерами в студии?
– Антону помогает психолог проекта. Она, кстати, как раз причастна к программе «Сопровождаемое трудоустройство» и к проекту «Все получится!». Надо сказать, что в нашем центре все устроено таким образом, что человек может прийти в одну программу, а оказаться в другой. Например, изначально он может выбрать театр, а потом перейти в сопровождаемое трудоустройство. Или наоборот: прийти в сопровождаемое трудоустройство, а попасть в группу социально-бытовой адаптации, потому что по уровню своих навыков ему пока далеко до выбранного направления.
Психолог Ирина Скачедуб как раз работала на "фильтре", и ряд ребят, которых она пропускала через себя, попадал в театр. Она как психолог и специалист занималась профилированием и давала Антону полезную информацию о ребятах. Но в итоге получилось, что Ирина начала заниматься его профилем и оказывать психологическую поддержку больше ему, чем ребятам [смеется].

Конечно, Антон хочет в команду видеографа, сценариста, продюсера и много кого еще! Я же говорю: творческая личность! [смеется]
А если серьезно, то я понимаю, что нам пора более системно подходить к этому вопросу. Нужно определяться со стратегией, понимать, куда мы будем двигаться: какой репертуар формировать, на каком направлении остановимся, как будем развивать актерские навыки. И я понимаю, что один Антон, конечно, уже со всем этим не справится. Так что будем писать гранты и искать деньги.

У меня есть свое видение развития студии. Но многое зависит и от режиссера.


– А как бы Вы развивали студию? Что бы Вам хотелось делать?
– Во-первых, мне бы хотелось ставить классику. У нас есть вербальные и невербальные ребята. И было бы здорово объединить их на одной сцене, используя классическую драматургию. Показать, как бы выглядели классические сюжеты, если бы в них участвовали люди с особенностями.

Во-вторых, хочется, чтобы наше сообщество было для ребят чем-то большим, чем просто студия. Мне, например, очень нравится московский проект «ВзаимоДействие», который работает с людям с синдромом Дауна. Там, кстати, играет и дочь Ирины Хакамады. Я посмотрела фильм об участниках проекта, и мне очень понравился их подход. В ленте подробно показана внутренняя жизнь этой организации, и становится понятно, насколько в этой студии теплая, семейная атмосфера. Ребята там не только занимаются творчеством, но и дружат, влюбляются, ссорятся, мирятся - живут! И я бы хотела, чтобы у нас было что-то похожее.

Поделюсь с Вами еще одним своим впечатлением. В 2016 году я была в Эдинбурге на Международном конгрессе по аутизму и попала на мастер-класс Келли Хантер. У нее свой театр в Англии, который делает постановки для людей с аутизмом и с их участием. Ее мастер-класс произвел на меня очень сильное впечатление! Настолько сильное, что прошло уже шесть лет, а я все еще не могу его забыть.
Там было все: и тренинг по актерскому мастерству, и игровые элементы, и упражнения на развитие эмоционального интеллекта. Я ни слова не понимаю по-английски, но на мастер-классе мне это никак не мешало, потому что все происходящее было не про вербальную коммуникацию, а про что-то другое: про тело, про эмоции, про дыхание и чувства.
Мне кажется, наша студия появилась еще и потому, что тогда Келли и ее театр как будто поселились во мне. У меня это так работает: если меня что-то сильно зацепило, то бесполезно даже пытаться это не реализовать - оно все равно случится! [смеется].

Формат театра Келли Хантер - моя мечта. Они не делают классические постановки, но при этом ставят Шекспира. Мне бы хотелось так же, только на русском материале.
У меня нет желания постоянно доказывать и объяснять другим людям, что люди с особенностями нормальные, что они способны себя творчески проявлять. Мне это неинтересно. Хочется, чтобы это была самодостаточная театральная студия, которую посещает свой зритель. Надеюсь, в какой-то момент даже отпадет надобность говорить, что наши актеры - ребята особенные.
Конечно, хочется, чтобы наш театр был самоокупаемым. Во мне живет предприниматель, и я не готова все время искать для нашего проекта гранты [смеется]. Нет, фандрайзинг - это здорово, но считаю, что постановки должны иметь кассовый успех, а люди - получать зарплату.


– Вы думаете, это возможно? Все-таки Сургут - небольшой провинциальный город. Возможно ли здесь сделать профессиональный инклюзивный театр со своим зрителем?
– А я территорию Сургута как единственную и не рассматриваю. Ни в чем! К нам, например, приезжают люди со всей России, даже из Питера и Москвы. В “Счастье” приезжают учиться люди из Кургана, Магнитогорска и Новосибирска, потому что у них там нет такого центра!

Я уверена, что театр может гастролировать. Почему нет? У нас только в округе 22 муниципалитета! Главное, чтобы я выдерживала режиссера, а режиссер выдерживал меня! [смеется] И, конечно, нужен будет продюсер, который занимался бы нашим продвижением.

– А кто приходил на Ваши первые показы? В основном родители актеров или были и люди с улицы?
– Первый показ мы сделали закрытым, потому что очень боялись за ребят. Пригласили только педагога Антона из колледжа, и она пришла к нам вместе со своим курсом.
И произошло то, чего я ожидала: наши ребята к ней просто не вышли. Антон ужасно расстроился, а я обрадовалась! Это же первый стресс, а значит, второй будет пережить уже проще и легче.

Второй показ мы тоже сделали исключительно для своих. 2 апреля в День распространения информации об аутизме показали наш спектакль в зале на 30 мест. Большинство зрителей были родственниками ребят, но мы пригласили и людей со стороны: блогеров, представителей НКО, просто друзей нашего проекта. И все прошло отлично! Зал рыдал. Причем весь: и мамы, и папы, и гости, и блогеры!
Уже через пару месяцев, в июне, мы дали афишу, разместили информацию и сделали открытый показ. Зрителей собралось человек 80, теперь мы знали уже не всех. 

– И как реагировали эти зрители?
– Плакали. Были лужи слез! [смеется]. Антону, видимо, удалось все-таки показать, какую боль испытывают люди, которых из-за их особенностей общество не принимает.
Ребята показывали, как их, грубо говоря, посылают или отвергают, потому что они не похожи на других. А потом они рассказывали о своей мечте и показывали, как согревают других людей и отдают им то тепло, которые хотят получить. И в этот момент зрителям становилось стыдно, и они начинали рыдать.

 – А что для Вас инклюзия? 
– Помню, я об этом когда-то писала много умных слов. А сейчас в голову приходит, наоборот, что-то на уровне чувств. Слово «равенство», например, для меня какое-то плосковатое, я его не очень люблю.
Мне иногда кажется, что я все время занимаюсь обратной инклюзией: беру обычных людей и погружаю их в мир других людей. Наверное, инклюзия для меня - это возможность включить людей, которые думают, что они нормальные, в жизнь тех людей, которые действительно являются нормальными.

Материал подготовлен редакцией портала «Культура Петербурга». Цитирование или копирование возможно только со ссылкой на первоисточник: spbcult.ru