Лев Стукалов: «У хорошего автора все написано»

23 февраля исполняется 80 лет заслуженному артисту России Льву Яковлевичу Стукалову. 

А 26 февраля в Екатерининском собрании состоится спектакль «Альмар: Красавица и Чудовище». В преддверии этих событий «Культура Петербурга» задала несколько вопросов мэтру, ученику Георгия Товстоногова, петербургскому театральному драматургу, художественному руководителю «Нашего театра», обладателю множества «Золотых софитов» и других театральных наград. 

 - Вам исполняется 80 лет. Если мы возьмем за точку отсчета 1971 год, когда Вы окончили Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии, то профессиональная театральная жизнь составляет 54 года. Давайте вернемся к истокам. Как Вы начали свой путь в театре и согласились ли бы повторить эту историю сейчас?

- Мой путь – это мой путь. Он мне не очень нравится, иногда совсем. Но он мой. Конечно, если бы в дверь постучала фея со всеми своими волшебными инструментами и предложила отправиться в прошлое, то я бы…. Про это я уже ставил пьесу «Биография» Макса Фриша в Театре комедии. Хотел бы я вновь оказаться там, в этом театре, с Анатолием Равиковичем, Львом Милиндером, Борисом Улитиным, Геннадием Воропаевым, с такими молодыми Олей Антоновой и Ирой Мазуркевич, и многими другими замечательными актерами того времени? Бегом бы побежал, безо всяких фей.  И побежал бы не для того, чтоб скорей оказаться в знаменитом закулисном буфете театра, а в надежде что-то переделать, улучшить в том давнем спектакле «Биография», как будто бы это моя собственная жизнь.

- Для одних зрителей театр – это место досуга и отдыха, для кого-то - место нравственного роста. Со временем взгляды могут претерпевать изменения. С высоты Вашего опыта, изменилось ли Ваше представление о том, что такое театр, и для чего он существует?

- Я искренне считаю себя бездельником. Возможно, поэтому не понимаю, что такое отдых и досуг. Еще где-то в шестидесятые-семидесятые годы я как-то вдруг обратил внимание на довольно часто звучащие от еще совсем молодых людей заявления: «Надо отдохнуть, хочу отдохнуть». Всегда хотелось спросить юношу или девушку, говоривших это: «От чего тебе, тра-та-та, отдыхать?» Ну, в самом деле, это же смешно! Как общение с искусством может быть отдыхом и досугом? Искусство же – это для человеческой души, для ее работы. Труд нашей души – это радость и горе. Сопереживание, сострадание. Кто-то так устроил, что наша душа либо трудится, либо… потихоньку умирает. А отдых – это для тела. Для отдыха есть баня. Кстати, тоже замечательная вещь. 

- Как педагог Вы воспитали не одно поколение артистов.  В обществе регулярно звучат жалобы на то, что современные студенты меньше читают, меньше знают, чем предыдущие поколения, и вообще современные гаджеты негативно влияют на развитие. А что Вы думаете на этот счет?

- Известно, что некоторые, абсолютно выдающиеся актеры, как говорится, не прочли ни одной книги. Это, конечно, плохо… но мы их любим за что-то другое.

- Есть ученики, которыми Вы как педагог гордитесь?

- Да. Это те самые выпускники-2000 которые вместе со мной и создали «Наш театр». Они даже и название театра придумали. Я горжусь, что Марианна Семёнова, Сергей Романюк, Ольга Кожевникова, Василий Шелих, Алексей Васильев, Юлия Молчанова, Дарья Чернявская, Даниил Кокин были и есть мои коллеги. Учитель я им или мучитель - могут сказать только они. Только ученик вправе назвать учителя. Не наоборот.

- Без чего нет театра как живого организма?

- Без любящего его зрителя.

- Как Вы считаете, что зритель ищет в театре? Его желания влияют на Ваш выбор пьес и стиль постановки?

- Надеюсь, что, осознанно или нет, он ищет в театре забвения и катарсиса. Должно возникнуть сильное переживание, потрясение. «Над вымыслом слезами обольюсь» - формула в моем представлении обязательная к исполнению. Над вымыслом! Я с недоверием отношусь к документальному театру. Сильнейшие переживания по поводу задокументированных событий имеют иную природу, не связанную с искусством. Все, что я ставил, я делал прежде всего для себя, полагая, что, если сделанное вызывает интерес у меня, увлекает и волнует меня, стало быть, оно сможет увлечь и взволновать других. Сегодня я не до конца уверен, что был прав в своих расчетах.

 -  В Вашем репертуаре можно найти все: от произведений Пушкина до работ японского писателя Кобо Абэ. Лев Яковлевич, расскажите, как Вы подходите к составлению репертуара для «Нашего театра»? Какие факторы для Вас наиболее важны при выборе пьес для постановки?

- Чтобы быть поставленной, история должна задевать меня эмоционально. Этого достаточно, чтоб захотеть вывести ее на сцену. И, как ни странно, вывести не для зрителя. Вот тут у меня что-то слегка завязано на какую-то мистическую чертовщину. Я верю, что кем-то написанные истории как бы снова, при моей помощи, рождаются, отделяясь и от меня, и от автора. Живут себе на глазах у зрителя, который с первой минуты приоткрывает рот и забывает дышать. И если это происходит именно так, то это и есть Театр.

- Как Вы взаимодействуете с актерами при подготовке к спектаклю? Вы – диктатор или партнер?  

- В профессию режиссера входит обязанность увлечь актера. Из-под палки ничего хорошего выйти не может. Отношения режиссера и актера – дело непростое. Актер всегда хочет нравиться. Это желание заложено в саму суть его профессии. Поэтому контакт с режиссером немного напоминает отношения влюбленной женщины и немного избалованного мужчины. Или избалованной капризной женщины и мало интересного ей старого мужа. Даже, если актер – мужчина, а режиссер – женщина. Но в американском театре мне довелось столкнуться с иными отношениями. Мне показалось, что там все участники процесса мужчины. Надеюсь, что вы понимаете условность градации. Неожиданный случай дал мне возможность на собственной шкуре проверить свои знания об этой профессии. После  года работы над пьесой Александра Гельмана «Альмар» мне пришлось заменить актера, работавшего над ролью Альберта Эйнштейна. Можно сказать, впервые в жизни я вышел на сцену в новом для себя качестве. Да еще и в заглавной роли в пьесе с двумя персонажами. Узнал много интересного. И я благодарен этому случаю.

- Сегодня появилось много возможностей, которых не было раньше. Компьютеры, проекторы, более сложное освещение... Как Вы относитесь к экспериментам в театре? Были ли случаи, когда эксперимент не удавался?

- В вопросах работы со светом, компьютерами, проекторами и прочими техническими новшествами нынешний театр шагнул далеко вперед. Это естественно. Новые технологии, новые возможности, новые идеи. А вот в наиважнейшем аспекте театрального дела, актерской игре, дело обстоит иногда просто печально. Иной раз, глядя на сцену, с отчаянием видишь, что актеры, их игра, они сами опускаются на уровень «Славянского базара». Как будто бы не было этой знаменитой встречи Станиславского и Немировича-Данченко, не был создан МХАТ, не было Чехова, не была создана система Станиславского. Можно спросить любого актера: «Почему ты так кричишь? Что ты тут делаешь? Почему ты, вообще, в этом момент вышел на сцену? Что тебе здесь нужно? Почему ты говоришь именно эти слова, а не какие-то другие? И главное, - ты твердо уверен, что то, что ты говоришь, твой персонаж и хотел сказать?» – ответа не дождешься. А это, в свою очередь, связано с определенным качеством «новой режиссуры», режиссуры, которой не интересен актер. Впрочем, и автор этой режиссуре интересен только, как повод сообщить зрителю свои собственные соображения о жизни.    

- Вы работали во многих театрах России. Какой из них оставил у Вас самые яркие воспоминания и почему?

- В стране всегда было много прекрасных театров. Мне повезло сотрудничать с легендарными театрами Омска и Самары. Прекрасные актеры, выдающиеся режиссеры, великие истории этих театров – гордость нашей театральной культуры.

- Что для Вас значит успех в театре? Как Вы его измеряете?

- Надо четко разделять успех, модность и ажиотаж. Успех – это когда зритель выламывает двери, чтоб попасть на давно идущий спектакль. Еще раз, для непонятливых, - на давно идущий. А если в этом спектакле на заняты «звезды», - это  триумф.

-  Какие советы Вы бы дали молодым режиссерам, которые только начинают свою карьеру?

- Совет единственный – не стоит начинать работу, не влюбившись в пьесу и автора, которого ставите, без этого ничего не получится.

 - Какую роль театр играет в Вашей жизни вне профессиональной деятельности? Вы можете прийти в другой театр и посмотреть спектакль как простой зритель для отдыха или автоматически начинаете анализировать и препарировать постановку?

- К сожалению, не слишком часто смотрю спектакли других режиссеров и не потому, что не хочется, а потому, что не всегда «можется». «В раньшее время» перед тем, как сыграть премьеру, театры устраивали общественный просмотр. Новые спектакли были относительно доступны, и цеховое братство имело возможность быть в курсе того, что происходит в профессии. Скажу откровенно, мне не хочется тратить запредельные деньги на то, чтобы очередной раз увидеть и услышать кричащих артистов, и автора, использованного для того, чтоб режиссер запустил в космос «свое высказывание» по поводу выбранной им пьесы. Я физически мучаюсь на таких спектаклях. Но когда и если удается увидеть что-то по-настоящему человеческое, вроде спектакля Вениамина Фильштинского  «Крещенные крестами» по книге Эдуарда Кочергина, то это становится событием моей жизни.

Про «театр для простых людей»: простые люди – это я сам. Я прост настолько, что меня совершенно не интересуют концепции произведений, которые я смотрю или читаю. Мне не интересны режиссерские воплощения своего отношения к выбранной им пьесе, к персонажам этой пьесы поверх материала пьесы. Я точно знаю, что у хорошего автора все написано. А плохого не стоит и ставить. Кто-то из друзей Хемингуэя вспоминал, что великий писатель якобы настаивал, что пишет свои книги для тех, кто шевелит губами во время чтения.Так вот, я именно такой – я смотрю спектакли, кинофильмы, слушаю музыку, «шевеля губами», или просто, как говорится, открыв рот. Но для этого произведение должно проникать в душу.

Материал подготовлен редакцией портала «Культура Петербурга». Цитирование или копирование возможно только со ссылкой на первоисточник: spbcult.ru