Иван Шупляков: «Поэзия - это осознанный конфликт с реальностью»

«Культура Петербурга» продолжает знакомить читателей с современными поэтами. 

Иван Шупляков родился в Москве в феврале 1997-го. О себе поэт рассказывает так: «После того, как меня выгнали из английской гимназии, родители отдали в кадетскую школу. Дисциплинировать там меня так и не получилось. Вопреки месту, где я получал школьное образование — я смог поступить в литературный институт имени Горького. И даже закончил его.

За свою жизнь я успел поработать в очень многих местах. В студенческие годы бывал промоутером, грузчиком, официантом, барменом, один раз даже охранником в детском мире. Моей задачей там было просто существовать стоя. После окончания университета я трудился в ГБУ «автомобильные дороги» специалистом учетно-отчетной документации (или отчетно-учетной). На деле эта работа такая же скучная, как и на слух (взгляд). Был даже журналистом, но попал под сокращение и меня уволили со словами «можешь оставить мой номер телефона на новой работе. Я скажу, что ты хороший работник, но не очень хороший журналист». На новой работе не нужны были ничьи рекомендации, так как я стал заниматься организацией мероприятий в команде Литературных Понедельников.

Если говорить о поэзии, или творчестве в целом — по-моему, это осознанный конфликт с реальностью, в который человек вступает добровольно, и рано или поздно, это борьба заходит так далеко, что уже нет варианта дать заднюю. Иными словами — я считаю, что если ты можешь не писать, то ты не поэт. За свой недолгий творческий путь я участвовал в литературных слэмах, но ни разу не занял призового места. Пока что не занял.

Мне всегда казалось, что любая автобиография (мемуары, рассказ, пост) — как осыпать страстными и влюбленными поцелуями зеркало в ванной. Но, тем не менее, я постарался написать хоть что-то. Если подводить какой-то итог всего, что сказано выше — у меня есть еще очень много прекрасных стихов. Осталось их только написать»

***

Детство закончилось песнями Летова,

И заключительной фразой Каневского.

Видишь, кости лежат обгорелые?

Это Бэмби не выбрался из горящего леса.

Мы читали когда-то похожие книги,

Разные вещи говорили отцы нам.

Я так сильно полюбил кого-то впервые,

И любовь прошла по нутру геноцидом.

Ты говорила, мне пора успокоиться,

И перед сном перечитывать Библию.

Но я любил по пьяни ломать переносицы,

Оргии, виски и битников.

До сих пор не решил, кем я стану,

Если когда-нибудь вырасту все-таки.

Давай еще раз намутим кристаллы,

Чтобы выжил тот оленёнок?

***

Я помню трясся под летним, приятным ветром,

Пока солнце все ниже и ниже висло.

Тебе очень нужна была сигарета

И я привез пачку винстон.

Добирался до дома уже пешком,

Через переходы, аллеи и парки,

Надеялся, что следующим звонком

Ты попросишь принести зажигалку.

***

Двор, где даже голодные собаки не лают,

И тишину может порвать только жестокий мат.

Тяжело вспоминать—там часто пинали ногами,

И стыдно — чаще всех добивали меня.

Вокруг стояли мрачные хрущевки и сталинки,

Они наблюдали и как будто отдали приказ,

Когда в пятом классе наждачной бумагой

Мои последние слезы заставили вытирать.

Никак не могу из памяти это выжечь и выскребать,

В реальность прошлого научится не верить.

Правильно сказала наша учительница:

«Мальчишки, вы все таки и правда звери...»

***

Я в детстве, по ходу, не наигрался.

Не донес кольцо до роковой горы.

Будучи пиратом слишком опасным

До горизонта все таки не доплыл.

И до сих пор не могу долго уснуть,

Слышу голос соседских мальчишек :

«Сегодня опять играем в войну

И ты снова будешь фашистом»

***

Перепонки скребет абсолютная тишина,

Мне всегда страшно, когда мир становится тише.

Вся жизнь стала похожа на незакрытый Гештальт—

Ощущаю себя котенком: «я обязательно выживу»

Часами хожу по квартире или тупо сижу неподвижно,

Внутри Хиросима, Белград, снаружи Южное Бутово.

У меня давно протекала насквозь прогнившая крыша

И вот недавно она обрушилась.

Курю одну за одной, тихо сижу на обломках,

Лучше не станет, легче не станет, не выстроить заново.

Повторяю по кругу, кричу, разрывая глотку:

Я обязательно выживу

Я обязательно выживу

Я обязательно...

***

Я помню эту черную форму и серые шторы,

В мерзком буфете очереди и кассы.

Меня отправили в кадетскую школу,

Потому что, выгнали из гимназии.

Нас заставляли подшиваться ночью,

Стрижка была короткой и чёткой.

Поэтому когда я школу закончил-

Отрастил себе чёлку.

Материал подготовлен редакцией портала «Культура Петербурга». Цитирование или копирование возможно только со ссылкой на первоисточник: spbcult.ru