Сергей Адамский считает, что неприятности подталкивают к творчеству

В рубрике «Поэзия субъективна» — поэт Сергей Адамский.

Поэт Сергей Адамский родился в Ленинграде в 1980 году. Будучи по образованию историком-античником, преподавал на кафедре всеобщей истории факультета Социальных наук РГПУ им. А.И. Герцена. С 2013 году работает в Студенческом дворце культуры, кроме того, руководит студией интеллектуального творчества и герценовской поэтической гостиной. Является заместителем председателя правления Санкт-Петербургского союза литераторов.

Адамский — соучредитель творческого проекта #тожепоэты, дважды стипендиат министерства культуры (2015, 2020), лауреат литературной премии «Петраэдр» (2018). Победитель всероссийского конкурса современной поэзии «Поэзия. Полдень. 21 век» (Ярославль, 2021) и конкурса «Поэтический атлас», проходившего в рамках международного фестиваля «Мгинские мосты» (2021). Автор 12 сборников стихов («Дольше Пушкина» (2018), «Талантомер» (2020), «Список мотыльков» (2022) и др.), составитель ряда коллективных поэтических сборников («Герценовский метроном-2. Блокада, война, Победа в произведениях современных петербургских поэтов» (2020). «Дорога. Движение. Путь» (2021) и др.

«Любые изменения (в первую очередь негативные) могут запустить творческий процесс, — считает Сергей. — Причем это могут быть негативные новости, не влияющие непосредственно на жизнь автора. В этом проявляется некая творческая отзывчивость автора. Также вечным источником вдохновения являются воспоминания, анализ прошлого… И, кстати, чтобы хорошо и плодотворно писать, поэту вовсе не обязательно быть голодным».

Публикация подготовлена совместно с петербургским поэтическим фестивалем «В Контексте Классики».

В поисках Бога

Однажды было на душе темно и пусто.
Мечты о рае в шалаше ломались с хрустом.
Потеря смысла и пути — святое дело;
И, вроде, знаешь, как идти, но — надоело.

Присев на кухне у стола, я ел пельмени.
В окне торчали три ствола и всё шумели.
Их дед заботливо растил, берёг, лелеял.
Хотел когда-нибудь пройти своей аллеей.
Не довелось. Асфальт укрыл его посадки.
Лишь под окном — осталось три (в сухом остатке).

Качались дедовы мечты в обрывках света;
Как много было красоты до интернета!
Как много уличных чудес, затей, улыбок!
Поездок за грибами в лес, туда — под Выборг.

Я помню, ехали, и дед считал по пальцам:
- Смотри:
Не потеряй билет;
Не потеряйся;
Не трогай фляжку — не дорос;
Не ной под ухом;
Не унывай;
Не вешай нос;
Не падай духом;
Не зазнавайся;
Не груби;
Не мучай рыбок.
И если едешь по грибы — езжай под Выборг.

Вздымалась дедова спина — моим Синаем;
Он всё на свете понимал, а я — не знаю…
Сижу один и на душе какой-то морок:
Вчера же было только шесть… Откуда — сорок?
Когда осталось полсудьбы — широк ли выбор?
…Ну…
Можно съездить.
По грибы.
Туда.
Под Выборг.

В вагоне — тряска и тоска; длинна дорога.
Грибное место отыскать трудней, чем Бога.
Брожу, ищу. Туды-сюды. Беру измором.
Кругом следы, следы, следы. И мухоморы.

Дрожат росинки-огоньки. Пеньки — как пешки.
Шаги все более легки. Иду без спешки.
Смиряюсь. Что же: нет грибов. Собрали. Пусто.
Когда заранее готов — не очень грустно.
Привычка недополучать — бич поколений;
Сейчас вернусь, сварганю чай, сварю пельмени…
Потом залезу в интернет, зависну в чате;
Там у меня — иммунитет ко всем несчастьям.

Лес без грибов безумно пуст; как мир без Бога.
Стихает ветер; красный куст дрожит немного ;
Березок солнечный венец хранит поляну;
Пойти, проверить под конец? Пожалуй, гляну.
А там! Внизу и наверху! Как так? Откуда?
Прям боровик к боровику! Короче — чудо!
Стою, гляжу, как идиот. Аж рот разинул.
А мне навстречу — Бог идет.
С пустой корзиной.

***

На маленькой-премаленькой Земле,
В не расселенной крохотной квартире
Сухой цветок с утра зазеленел —
Чудесный штрих в обыкновенном мире.

Всё остальное было — как всегда;
По коридору проходили люди:
Герои бесполезного труда,
Уставшие от планов и иллюзий;
Лишенные понтов и куража;
Нагруженные лишними годами.
Шли на работу, ежась и дрожа,
Под небом, рассеченным проводами.

Увы! Наш мир давно прошел акмэ*
И клонится к закату понемногу.
А тот цветок, что светится в окне —
Простой сигнал блуждающему Богу,
Который бродит в бесконечной мгле,
Но Бог — не БОМЖ — и он прописан в мире:

В не расселенной крохотной квартире,
На маленькой-премаленькой Земле.

Александру Сергеевичу

Прежде пел с товарищами вместе
Гимны золотому октябрю;
Нынче — одиноко по поместью
Бродит неприкаян и угрюм.

Получилось как-то по-дурацки:
Не решился, не поспел, не смог.
Он не оказался на Сенатской;
Может статься, заступился Бог.

Жизнь идет. Стихи. Долги. Дуэли.
Страшный и смешной круговорот.
Наверху — бояре оборзели;
По низам безмолвствует народ.

Он еще не тайный и не статский;
Чертик кучерявый заводной;
Едет по расстрелянной Сенатской
С молодой красавицей-женой.

Едет тихо. Ставки. Страсти. Дети.
Всё растет. Сгущается закат.
Ревность разбудила на рассвете,
А режим ни в чем не виноват.

Белый снег цепляется за лацкан;
Белый берег, черная река.
То, что не случилось на Сенатской,
Здесь произойдет наверняка.

Боль сбивает, крутит и калечит.
Он стреляет, лежа на земле.
И за тех, которые далече,
И за тех, что странствуют во мгле.

Пляшут блики на посмертной маске;
Стынет опустевший кабинет;
А его товарищам с Сенатской
Остается в ссылке двадцать лет…

***

Александр Сергеевич Пушкин —
Несменяемый символ и знак.
Из его поэтической кружки
Никому не напиться никак.
Но — дерзают. Юны и упрямы,
Пересохло в душе, потому
К водопою спешат графоманы
И поэты стремятся к нему.

Здесь их базис, фундамент, основа;
Вечный памятник, столп, монолит.
Здесь великое русское слово
Утолением жажды манит.
Отпивают. И снова — в дорогу.
Шаг за шагом, строка за строкой,
Создавая контекст понемногу,
Как всегда — неизвестно на кой.

Все критерии крайне туманны,
А верховный ценитель — молчит.
И тоскуют в ночи графоманы,
И поэты вздыхают в ночи.
Засыпают, уткнувшись в подушки,
Но и там никого не спасёт
Александр Сергеевич Пушкин,
Наше вечное грустное
Всё…

***

Маршрутка едет по обочине;
Колдобины пинают пятки нам,
Но мы мечтаем вместе с прочими
Покинуть Новое Девяткино.

Мечты у нас всегда заветные.
Места у нас всегда родимые.
И все шаги у нас — ответные;
И меры все — необходимые.

Не изменить, увы, повадки нам;
Вскрываем суть — а суть просрочена.
Сплошное Новое Девяткино
И бесконечная обочина…

***

Петербург никуда не спешит
И не ждёт никого никогда.
Это город для старой души,
Полюбившей купаться в следах.
Это вечер незримых мостов;
Это утро туманных сетей.
Это: «Ладно. Я знал. Я — готов…» —
После самых плохих новостей.

Это Невский под утро без сил
И зачем-то — Московский вокзал;
Это: «Как я её не спросил?»
Это: «Что же я ей не сказал?»
Это тени невзятых вершин
В глубине сероглазого льда…
Мы с тобой никуда не спешим
И не ждем никого никогда.

***

…Буря утихла. «Надо поспать». Не спится.
Под одеялом — маленький, хрупкий рай.
Ты улыбаешься. Дышишь в мою ключицу.
И соглашаешься: «Надо поспать. Пора».

Делим подушку. Шепчешь, губами в шею:
«Ты представляешь, сколько на завтра дел?»
Будет ревизия планов и отношений.
Будет прогулка в парке, как ты хотел.

Мясо пожарим? Не замутить ли пиццу?
Правда, у нас не будет ненастных дней?»
…Ты засыпаешь, уткнувшись в мою ключицу.
Медленно гаснут молнии на спине…