Мир спектаклей Влада Фурмана пронизан театральностью. Маски, яркие костюмы, переодевания, актеры, театральная игра и шутки, свойственные театру, – все это публика находит в каждой премьере режиссера. Его театр не стесняется быть театром. Сегодня в Петербурге – это большая редкость и даже дерзость позволить себе не сбежать в то или иное «модное» направление, а остаться верным себе.
В этом спектакле режиссер продолжил свое путешествие по мировой классике: «Маленькие трагедии», «Медея», «Венецианский купец», «Гамлет», «Мертвые души» – Фурман последовательно на протяжении многих лет работает с великими текстами, но не так, как это теперь повсеместно принято, когда от классического произведения не остается рожек и ножек, а в русле товстоноговской традиции – интерпретируя, следуя за автором.
Режиссер не пошел по пути известных инсценировок романа Сервантеса, выбрал оригинальную версию современного драматурга Олега Богаева, созданную специально для спектакля. Главные герои – Дон Кихот и Санчо Панса – в ней живут параллельно основному действию. Со сцены то и дело рассказывают нам об их приключениях, но самих персонажей мы видим всего в нескольких сценах философствующими за гримировальным актерским столиком или же вовсе сидящими в ложе зрительного зала. Даже если им суждено совершить подвиг на сцене, они совершат его одни, без лишних глаз.
Мир великого романа Сервантеса отражен на сцене в зеркале современного театрального карнавала. В спектакле смешались все театральные жанры и эпохи. Современный стенд-ап соседствует с мрачноватой пантомимой, в которой обступивших бедного книжника (Анвар Либабов) блох сменяет святая инквизиция, уничтожая вместе с книгами в своей пыточной машине и самого человека. Ритуал посвящения в рыцари оборачивается пародийной сценой в таверне, которая сменяется откровенным кабаре средневековых дам, фривольно демонстрирующих пояса верности. Мир этого спектакля – театр, а театр – мир, в котором Царица ночи поет свою оперную партию, тут же рожая толпу простых смертных. Бедняки жалуются на несчастную любовь, сходят с ума и бьются об стену. Каторжники соседствуют с напыщенным испанским грандом, чей монолог звучит как крик души современного чиновника (живейший отклик в зале), а рядом - космонавт и клоуны, будто заглянувшие из соседнего театра. С колосников, свершив свой последний танец в воздухе, срывается принцесса цирка… Чего здесь только нет! Бурной нафантазированной жизни «Дон Кихота» Влада Фурмана, прихотливо расцвеченной художником-постановщиком Галой Филатовой и художником по свету Евгением Ганзбургом (кажется, на эту постановку они потратили всю свою палитру красок), противопоставлены герои, существующие номинально внутри сюжета, но реально находящиеся вне этой театральной круговерти: Ведущий, Дульсинея и Дон Кихот с Санчо.
Дирижирует происходящее на сцене Ведущий. Делает он это со специально отведенного места у стойки эстрадного микрофона, подчеркнуто вынесенного за пределы игровой зоны на край авансцены. Александр Васильев играет не формальное лицо от автора, призванное объяснить и связать для публики времена, стили и микросюжеты спектакля в единый клубок. Он – арлекин, черт из коробочки, трикстер, управляющий театральной игрой, ее создающий и комментирующий. Актеру удалось создать персонажа, который ловко балансирует между размеренной элегантностью конферансье и быстротой дзанни: и публике успевает подмигнуть в стендапе, и колесо действия на сцене крутануть в нужном ритме в игровых сценах.
Но если есть театральный Черт, то должен быть и Ангел. Конечно, им стала нежная, все прощающая, любящая и, в конце концов, несчастная Дульсинея (Полина Севатьянихина). Она появляется в образе девушки из середины ХХ века, махом перенося действие из испанского Возрождения во времена европейского кино 1960-х. Тренч, платок, темные очки. Из дорожного чемодана она деловито достает саксофон, а заодно атрибуты католической святой – золотой нимб Девы Марии и картонное облачко, скидывает плащ и, оставшись лишь в облегающем трико телесного цвета, расшитом цветами, играет валяющемуся в отключке избитому Дон Кихоту прекрасную мелодию. Эта Дульсинея никакая ни Альдонса, она жалуется на то, что заключена в ухе рыцаря печального образа, и, может быть, хотела бы очутиться на свободе, но не знает, как ей сбежать, ведь она – небесная музыка и фантазия персонажа. В финале герой даст ей волю. Когда он прекратит борьбу и покинет сцену, прекрасная Дульсинея, не находя себе места от горя, наконец, усядется за его столик и, прижимая его чучело, будет в ужасе всматриваться сквозь раму пустого актерского зеркала в зрительный зал. Получив свободу, она потеряет смысл своего существования.
Как и положено в романтическом спектакле, главный герой находится сразу в нескольких реальностях, личность его дробится, превращаясь то в голову-чучело из сена, которую нещадно мутузят, то в истерзанное человеческое тело, как в первой сцене с Дульсинеей. Но все это ненастоящие двойники. Истинная сущность Дон Кихота Сергея Курышева обитает в актерской гримерке, за сценой жизни. Здесь он живой, страдающий, счастливый, злой, упрямый – настоящий. Здесь, за кулисами, где готовится выйти на подмостки, отдыхает в антракте или наблюдает за происходящим со стороны, где ведет споры с Санчо-Либабовым, едва ли не впервые в истории театральных «Дон Кихотов» оказавшимся вдвое худее героя.
Дуэт Курышева и Либабова – не классическая пара Дон Кихот – Санчо Панса, мудрый и/или безумный хозяин и хитрый и/или добрый слуга. Прежде всего они актеры – трагик и комик – две диаметрально противоположных философии, театральные инь и янь, конфликтующие стихии игры, вечные соперники, существующие на равных. «Выключи свой юмор, перестань кривляться», – как будто говорит все время один. «Сколько можно смотреть на эту додинскую драму», – будто передразнивает второй. И все это во взглядах, движениях, может быть, даже против воли самих артистов. Их герои, находясь в закулисье, смотрят на свою жизнь со стороны, подавая зрительному залу пример жизни, подчиненной божественному принципу романтической иронии, позволяющей увидеть мир и собственную жизнь сквозь зеркало сцены. Но если Санчо дано обрести себя, он возвращается к жене и вливается обратно в жизнь, то Дон Кихота ждет другая судьба.
В финале, прощаясь с нами, рыцарь печального образа чуть ли не впервые за спектакль окажется на сцене вместе со всеми героями. Сняв с себя доспехи, актер Сергей Курышев махнет залу рукой скорее от лица нашего современника, а не легендарного персонажа. Дон Кихот выходит из игры, а это действие для него равнозначно смерти. Драма торжествует.
Фото: Владимир Постнов.
Материал подготовлен редакцией портала «Культура Петербурга». Цитирование или копирование возможно только со ссылкой на первоисточник: spbcult.ru
Ваш комментарий
Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарии
Авторизоваться