Зеркальный лабиринт: что воля, что неволя...

«Крысолов» театра Ди Капуа — трагическая буффонада, разворачивающая «скверный анекдот» в сторону социальной драмы и социальной сатиры. 

Действие разыгрывается в подвальных помещениях Петрикирхе. Импровизированный зал, наспех оборудованная сценическая площадка. Атмосферу этого места формирует само пространство — стены с выцветшей облупленной краской, нелепые фундаментальные колонны, грубый быт, окутанный сюрреалистическим флёром. Труба, фортепиано, дряхленький, а-ля винтаж, телефонный аппарат и внезапно появляющиеся в разных местах огромные крысы — люди в крысиных масках. Актеры в жабо и колпаках, напоминающих детсадовские поделки, похожие на манекены или ростовых кукол со встроенными механизмами, говорят рублеными фразами, дополняя их остроугольными движениями. Наружный контур спектакля — обманка, в какие воды и кого влечет сладкозвучная флейта гамельнского крысолова — неведомо.

Цветаевский «Крысолов» — повод рассказать о подростковых исправительных колониях или разыграть средневековую легенду, пропустив ее через низкие истины современного бытия или... Этих «или», в версии Ди Капуа, может быть великое множество. 

Актеры — Александр Кошкидько, Илона Маркарова, Игорь Устинович — выступают в разных ипостасях, примеряя чужие жизни и чужие маски. 

Красивая женщина-следователь за гранью нервного срыва произносит страстный монолог об увольнении из органов, терзает фортепиано, выстреливая «Похороны куклы» из «Детского альбома» Чайковского; использует композитора в качестве «жилетки», льет злые слезы. Илона Маркарова — актриса невероятного эксцентрического дарования, манкая, проницательная. Погребенные надежды, растаявшие иллюзии, жгучая обида льются из ее героини бурным потоком. Интонационный строй — отдельное произведение искусства, Маркарова перенастраивает звук, не меняя тембральной окраски голоса, перемена происходит в тонких эмоциональных слоях, не имеющих названия, но имеющих власть над голосом. 

Многожанровое музыкальное обрамление/содержание встроено в сюжет столь искусно, что абсолютно с ним неразрывно. Большое, скажу я Вам, мастерство работать с музыкой подобным образом и не превратить спектакль в самодеятельный балаган. 

Звук трубы, издревле использовавшейся как сигнальный инструмент, и красный бархат занавеса венчают и открывают действо. Красный символизирует разрушение. Это и деградация, погрязших в материальном жителей Гаммельна (читай: внешнего мира) и саморазрушение обитателей колонии. Последнее режиссер спектакля Дж. Ди Капуа живописует со вкусом. Один из сидельцев исправительного учреждения намеренно заражается СПИДом, другой планирует организовать музыкальную группу, которую не удалось создать на воле; третий убеждает мать, что здесь ему лучше. Он убеждает — она соглашается. Исподволь назревает вопрос: если лучше «здесь», что происходит «там»? Таинственный Крысолов (в спектакле его нет) уводит подростков из мира зла, чтобы спасти их души? Или «изымает» из мира человеческий «брак», по своему разумению гармонизируя то, что снаружи. 

Борьба «за души», если и происходит, то на незримом уровне. Сами же души находятся в сомнениях и смятении, и воля и неволя для них едины. Действо соткано из историй, наслаивающихся одна на другую, перетекающих друг в друга. И это «перетекание» формирует отдельный — свой собственный — ритм, поглощающий броский музыкальный рисунок, выведенный на первый план, показывая, что вычурная буффонность — не самоцель, а попытка раскрасить пустоту и избавиться от страха. Ведь если поверить/осознать, что все так просто: украл, убил, выпал из социума, и вся будущая жизнь — бесконечное блуждание по зеркальному лабиринту, только и остается, натянув шутовской колпак, хлопотать лицом и изображать видимость выбора.

Материал подготовлен редакцией портала «Культура Петербурга». Цитирование или копирование возможно только со ссылкой на первоисточник: spbcult.ru